Актерские тренинги в литературной работе
Впервые опубликовано на СамИздате
текст отредактирован для портала Литнет
Над киностудией свирепствует зима:
Молчат фанерные орудия в снегу,
Поземка ломится в картонные дома,
Растут сугробы на фальшивом берегу...
...И лишь пожарник в старых валенках – топ-топ:
Ночной патруль, суровый взгляд из-под руки –
Не загорелись бы, не вспыхнули бы чтоб
Все эти лестницы, дворцы, материки,
Не провалился бы к чертям весь этот мир
И сто дредноутов не сели бы на мель...
Не спи, пожарник! Ты – хозяин ста квартир
И добрый гений свежекрашенных земель...
Ю. Визбор
Как хочется быть хоть кем-нибудь, кроме себя!
К. Арбенин
В конце концов, эту тему когда-нибудь надо систематизировать, чтобы всем интересующимся стало понятно. Попробуем.
Нужно только сразу предупредить коллег: система Станиславского не подходит для авторов, пишущих в крупные коммерческие проекты – она ОЧЕНЬ увеличивает время работы над вещью, плюс отнимает значительно больше энергии, чем создание среднего текста по классическим канонам. Правда, результат – читательское доверие. Мне кажется, ради него можно пренебречь всем остальным.
Итак.
Первым делом запомним самую важную вещь: Станиславский был прав. Если бы его методикой пользовались деятели российского кино, смотреть современные фильмы было бы не стыдно. Во-вторых. Система годится ДЛЯ ЛЮБОГО ЖАНРА. Тяжёлые серьёзные вещи и стёб можно писать с одинаковой эффективностью – делая небольшие поправки.
Отсюда следует вывод. Если наш собственный взгляд противоречит системе Станиславского – знаете, когда говорят: «А я так вижу!» - то к черту собственный взгляд и любой модернистский выпендреж. Можно менять стили, манеру письма, композицию – но саму систему трогать нельзя, иначе моментально начинает «сыпаться» психологическая достоверность.
С чего нужно начать.
Станиславский писал, что есть два основных типа актеров: одни показывают персонаж, другие – себя. Причем не обязательно, чтобы актер второго типа был бездарен – он может быть вполне харизматичен и интересен, но в принципе не способен создавать разные роли. Хоть он Король Лир, хоть Царь Горох – все равно под маской отчетливо видно одно и то же лицо. Для актерской популярности это не так плохо – для писательской хуже; можно смеяться, но писатели бывают тех же двух типов.
Если о писателе говорят, что его персонажи, особенно – главные герои – однообразны и, в конечном счете, представляют собой одну и ту же личность, по-разному одетую, то мы наблюдаем писателя, показывающего себя. Редактор Сашеньки Адуева такое дело сильно порицал: вроде, человек «выражает собственное «я», до которого никому нет дела» - но нынче нравы не так строги. Разные степени мерисьюшности или самоповторы означают: писатель пишет с себя.
Мне такая работа не нравится; многим начинающим писателям тоже не нравится – но не очень понятно, как из него выбраться. Между тем, все просто: надо собирать информацию, наблюдая за другими людьми и слушая чужую речь, а не пытаясь «творчески переосмыслить» чужие книги.
Образы, «списанные с натуры», выполняют в писательской работе над собой такую же роль, как рисование гипсовых голов и геометрических фигур в работе художника. Использование других книг – уподобим срисовыванию с готовых картинок. Любой художник знает: скопировать плоское изображение намного проще, чем нарисовать с натуры объемное, особенно если не классическое полотно копируешь, а поздравительную открытку, скажем: для срисовывания не нужно ни законов перспективы, ни настоящего чутья. Точно переносишь, не особенно задумываясь, штрихи и пятна с одного листа на другой – и всё, вроде бы, выходит похоже...
Только вот человек, поднаторевший в срисовывании открыток, обычно не может написать портрет своего живого товарища.
Поэтому. Начиная писать собственную книгу, надлежит забыть все, что прочитано в этом жанре. Чужое – источник аллюзий и цитат, а не образов.
Наблюдаемые в реальной жизни вещи мы систематизируем и учимся отыгрывать. Чужая речь, жестикуляция, манера двигаться, выражение лица – зримое отображение образа мыслей. Вот тут мы приходим к характеристике образа через внешние проявления и созданию зримой «движущейся картинки»: оживляем персонажа, как аниматор – мультяшку.
Станиславский описывал этот процесс очень подробно. Попробуем обобщить и привести пример.
Вы – актер – играете старика. Первым делом, отбрасываются все классические штампы со «скрипучим голосом», «лицом, изборожденным морщинами» и прочим подобным. Далее, вы пытаетесь «примерить» его манеру двигаться и вести себя, исходя из возможностей возраста.
У вас – старика – предположим, постоянно болит поясница: самый характерный недуг. Пройдитесь по комнате, сядьте на стул... Э, нет! Не стоит так плюхаться – помрете раньше времени от болевого шока! Осторожно, медленно. Как в холодную воду – чтобы случайно не причинить себе сильную боль. Сели – и расслабились. Отдыхаем; это трудная работа – сесть с больной спиной.
То, что я описал выше – это первый, если можно так выразиться, слой образа. Визуальный. То, что делается проще и быстрее всего – но и тут многие ухитряются переиграть и натворить ошибок. Главная ошибка – использование собственного образа для создания персонажа другого пола, возраста или биологического вида.
Часто приходится слышать, как читатели-мужчины потешаются над «деффачками в брюках» - попытками начинающих писательниц создать мужской образ. Наоборот – реже, но это потому, что дамы-читательницы – добрее и снисходительнее к тем резиновым куклам, которые у писателей-мужчин изображают персонажей-женщин. В том и в другом случае авторы вместо наблюдений за реальными людьми выдают свои фантазии о них. Результат: нежные мальчики, пластически и психологически похожие на жеманных барышень, жжоские девахи со статями Рэмбо, маленькие дети, ведущие себя как сорокалетние, и шустрые старички и старушки с манерами подростков. Чтобы этого избежать, надо «проиграть» персонаж самому, проиграть буквально, как на сцене – хотя бы без реквизита. Примерить на себя чужое тело, ощутить его собственным. Понять, каково это: пятилетка – и не дотянуться до звонка в дверь или верхней кнопки лифта, женщина – и приходится идти на «шпильках» по лесной тропе, рискуя вывихнуть лодыжку, толстяк – одышка мучает, тяжело подниматься по лестнице или бежать за трамваем...
Отдельная тема – нелюди. Начнем с животных. С ними всегда больше возни – хорошо, если писатель помнит, что герой покрыт шерстью. Достоверная манера себя вести у таких персонажей почти всегда отсутствует – именно из-за «недоигранности». А ведь собака, чтобы далеко не ходить, отличается от человека не только тем, что бегает на четвереньках. «Примеряя» образ собаки, вспоминаем, что зрение у нас в этой роли довольно слабое, мир воспринимается через обоняние и слух. Что мы теперь не потеем, а «хахаем» - охлаждаемся посредством высунутого языка. Что мы стали импульсивнее и энергичнее. Что у нас теперь другие ритуалы общения, другие представления о мире. И мимика так же важна, как и для человека – свирепый оскал, ухмылка, удивленно поднятые брови... Здесь действует то же правило, что и с людьми – сперва наблюдаем и наблюдаем, потом – отыгрываем. И только в последнюю очередь – записываем.
Есть смысл обдумывать примерно таким же образом, чем отличается от человека – не внешне, а по сути – сказочный персонаж: оборотень, демон, ангел, вампир, гоблин или великан. Тролль, попытайтесь разместиться в крохотной кухоньке «хрущобы» и ничего не разбить. Демон, вы не пройдете в эту дверь, не нагнувшись – рога помешают!
Сказочных героев или инопланетян придумывать и описывать, казалось бы, легче, чем реальных животных – сравнить-то не с чем, валяй, как Бог на душу положит! Народ радостно валяет – и прокалывается: недостоверно. То слишком заметно, что человеческая психика наложена на монстра просто и криво, то явно не продумано, каким именно образом герой использует семь своих рук, то автор вообще забыл, что у героя за спиной крылья – но читатель-то помнит! Ты, феечка, не расскажешь ли, каким образом надеваешь обтягивающие человеческие платья, которые для тебя описал твой автор – с одной-единственной застежкой спереди – с такими-то крыльями?
Точные штрихи, которые вы подметите в процессе проигрывания – самая надежная гарантия достоверности. Можно сделать достоверным фактически любой облик – но для этого нужно очень хорошо представлять себе, как пользоваться этим телом.
Лучшее, что может сделать писатель – постоянные упражнения в актерском мастерстве и наблюдение за любыми живыми существами в поле зрения. Да, дорогие коллеги, чудесный художник Владимирский, работая над образом Урфина Джюса, очаровался угрюмым мужиком, который ел макароны в столовке – и на основе эскиза его портрета создал прекраснейшие иллюстрации к сказкам Волкова. Довлатов наблюдал «старичка, который смешно ножкой дергает». У каждого из нас могут быть прекрасные находки – если все время смотреть вокруг.
Освоив первый уровень, перейдем ко второму. Показательно, что Станиславский предлагал эту методику актерам, а нынче ею пренебрегают даже писатели.
Если внешние проявления психики – это живописный слой, то грунту, на который эти краски наносятся, уподобим прошлое и опыт персонажа. Сейчас я скажу вещь, которая обычно очень возмущает народ: вы должны знать о герое все, а в книгу войдет только крохотная часть – то, что нужно для создания образа.
Мне говорили, что это – мартышкин труд: какая разница, какую манную кашу ел герой в детстве?! Зачем нам его родители, если он о них вспомнит дважды за роман? Не один ли черт, какие-такие у него были любови-моркови в школе? Зачем придумывать то, что не нужно для текста?
Вот зачем.
Прошлый опыт, память – моментально дает о себе знать, когда вы начинаете описывать хорошо продуманного персонажа. Вы его понимаете, как себя. Вы понимаете, почему у него должна быть такая – и только такая – манера говорить. Понимаете, откуда берутся любимые словечки, характерные жесты, характерные реакции – а главное, вы отлично понимаете его мотивацию. Персонаж может сам себя не понимать, а вы понимаете и прописываете, выстраивая сюжет так, чтобы мотивацию оттенить. Так образуется психологическая многослойность текста.
Как это работает практически.
Вспомним дедушку, который тяжело садился в кресло. Если у нас нет «грунта» - его прошлого опыта, то мы получаем некий обобщенный этюд: дедушка с больной спиной садится в кресло. Кроме его возраста и радикулита мы отсюда никаких истин не выжмем.
Но наложим эту картинку на воспоминания. Прикинем варианты.
Наш дедушка, к примеру, бывший офицер. Слабость презирает; собственную слабость пытается скрыть. Болью раздражен, но довольно язвительно отказывается от помощи. Он крепкий старик, вообще-то. Хоть возраст, конечно, дает о себе знать, но держится наш герой браво. Жестко осаживает советующих ему бросить курить. Со скептическим видом просматривает газету; кратко и жёлчно комментирует новости. Циничный юмор... но на хороший разговор его тяжело вытянуть.
Другой случай. Дедушка – когда-то гремевшая звезда эстрады. Попивает – тремор, руки довольно заметно трясутся. Привычно смотрит на себя в любую отражающую поверхность – и раздражается при виде собственного отражения. Глаза больные – концертный свет сказался – носит темные очки. Настроение довольно резко меняется: то благодушен и готов пуститься в пространный рассказ о своем чудесном прошлом, то ударяется в депрессию, ноет, жалуется, хает современную музыку и вкус молодежи. В удачные моменты может быть на диво обаятелен, улыбается до сих пор прекрасно, смахивает со лба поседевшую и поредевшую челку незапамятным жестом, когда-то сводившим девчонок с ума...
Третий случай. Дедушка – работяга с пожизненным девизом «Все в дом», очень семейный человек. Внешне напоминает состарившегося Папу Карло; характерное выражение лица – чуточку беспомощная улыбка. Гладит кошку, расспрашивает о детях. Когда чувствует боль – вид виноватый: «Эк, некстати расклеился». Тихонько возится по хозяйству, что-то чинит, точит ножи, читает журнал «Садоводам и огородникам». Поясница повязана бабушкиным шерстяным платком.
В описаниях появляется глубина и подтекст. Обобщенный контур приобрел объем и краски, стал характерным, индивидуальным, более живым. Но это, конечно, далеко не предел: здесь мы тоже пока сильно обобщаем, получая социальный тип, а не конкретную личность. Иногда этим можно пользоваться; Станиславский говорил о «купце вообще» или «солдате вообще», как о приличной работе начинающего – но на этом этапе не стоит останавливаться.
В приведенных примерах нет определенности. Воспоминания персонажа необходимо уточнять, насколько только хватит фантазии. Вот наш дед-офицер. Прошел Вторую Мировую? Или он моложе? Каков его боевой опыт? Или он служил, а не воевал? Женат? С кем и как предпочитает общаться? Политические убеждения? Как они сформировались? Ответив на все эти вопросы и десяток других, представив себе личность в подробностях, вы услышите речь нашего боевого деда и увидите, как он себя ведет – буквально до любимых словечек.
Правда, ко второму деду такой набор вопросов не подойдет. Его политические взгляды не особенно принципиальны (хотя дед-коммунист и дед типа «до чего Советы страну довели!» - это весьма заметная разница, наш экс-артист может легко не относиться ни к той, ни к другой классической разновидности). Зато его бурное прошлое, музыка, надежды, рейтинги, диски, знакомства среди богемы, лихие кутежи и любовные приключения – в данном случае гораздо важнее.
Я, конечно, упрощаю и утрирую – но общий принцип именно таков. С каждым персонажем книги, в идеале, нужно провести такую работу. Буквально – «родить», «вырастить с пеленок», создать ему детство и юность, победы, поражения и потери – чтобы у личности был не только объем, но и то, что объем наполняет. Как у живого человека. И – повторю еще раз – вся эта информация нужна не читателю, а писателю; для книги необходим строгий отбор, исключительно те штрихи, без которых портрет невозможен. Для отбора требуется писательский опыт.
Важно помнить еще такую вещь: характер любого человека не состоит из одной-единственной черты. Если для гротеска или фарса еще годятся Скупой, Злюка, Ехидная Ведьма, Дурачок, Озабоченный или Стерва, то в книге хоть на волосок посерьезнее мы уже должны иметь в виду: любой характер многогранен. Любой человек в разных обстоятельствах ведет себя по-разному: Несгибаемый Злыдень-Босс, вернувшись из офиса, превращается в обществе любимой жены в Плюшевого Медведика, а в компании бывших одноклассников, с которыми ездит на шашлыки, он – Веселый Парень. Система Станиславского не дает превращать человека в схему; работая над «процессом переживания», мы все время должны держать в уме: наш персонаж представляет собой такой же неисчерпаемый микрокосм, как и мы сами.
Глазами новичка такая кропотливая работа выглядит слишком громоздко. Обычно начинающим писателям советуют всего лишь оснастить каждого персонажа узнаваемой деталью и дать ему узнаваемое имя – это, говорят советчики, создает намек на объем, мы писали об этом вместе с Марией в предыдущем посте. Но Станиславский резонно считал, что пары ярких деталей на условной фигуре безнадежно мало. Таким способом можно, в лучшем случае, соорудить то, что называется «картоном» - образ яркий, но плоский, а упомянутый «намек» так намеком и останется. Если описанный таким образом герой не второстепенный, а центральный - книгу уже можно смело отложить, она никуда не годится. Поэтому, честное слово, стоит прислушаться к мэтру и продумывать персонажей как можно подробнее – игра стоит свеч.
Еще один важный момент – «точка зрения персонажа».
Наверняка, вам, дорогие друзья, приходилось слышать о какой-нибудь книге нечто вроде: «Ну хохма: поверить автору, так спецназовец на отдыхе будет разглядывать молодую женщину как неодушевленный предмет!» или: «Ну да, тринадцатилетняя девочка именно о типах стрелкового оружия цитатами из энциклопедии и думает!» В приведенных примерах сразу заметно отсутствие «процесса переживания» в момент создания образов, иначе такая надуманность самим авторам показалась бы нелепой. Если ты «жил» в теле молодого сильного парня или маленькой девочки, учитывая их опыт, свойства тел и строение душ – разве такие виражи фантазии вообще придут в голову? Система Станиславского элементарно избавляет от натяжек.
Доводя «процесс переживания» до совершенства, можно «показывать» персонажу разных людей или «приглашать» его в разные места – наблюдая за его естественной реакцией. Тут главное – «смотреть из глаз», а не со стороны: типичная ошибка начинающих писателей – «гуляющий сам по себе» угол зрения героя. Ни на миг «не выходим из тела»: герой, разумеется, не видит своего лица, не видит себя со стороны – и вряд ли способен на объективную оценку собственных поступков.
Серьезное искушение – попытаться придать герою симпатичности, сделать его милым в читательских глазах в ущерб построенной личности. Так актеры норовят понравиться, выглядеть элегантно и эротично, когда по сценарию это совершенно не нужно – еще одна разновидность самопоказа. В литературе такой персонаж превращается в Мэри-Сью с гарантией. Наша задача – не вытанцовывать канкан в попытках привлечь к герою внимание, а вдохнуть в него жизнь; искусственные финтифлюшки на образе его убивают. И - особенно это касается пишущих дам: дорогие коллеги, не переборщите с гримомо! Чрезмерная забота о внешности героя, бесконечное любование его глазами-волосами-ножками-ручками-другими частями организма, подробнейшее описание одежды - убивают ощущение живого напрочь. У читателя возникает твёрдая ассоциация автора с девочкой, лелеющей любимую куклу.
Исключение в плане описаний одежды - одно: знаковая одежда, несущая серьёзную информацию о персонаже. Если в описываемом мире статус можно определить по эмблемам, количеству пуговиц или цвету плаща, а подрисованные глаза героини - сигнал "Вы можете быть со мной дерзким", если одежда - военная форма со знаками отличия, если по состоянию костюма легко представить себе передрягу, в которую попал герой - тогда да, тогда есть смысл описать детали подробнее, чем обычно. В данном случае, они будут помогать вам играть - так подбирают одежду героя костюмеры в театре.
После тщательной работы над «процессом переживания» сами собой исчезают вопросы о речи персонажа, ее стилистике и характерных особенностях. Если вы «вжились» в образ средневекового или сказочного короля, к примеру, вам и в голову не придет использовать для его реплик новояз – психическая заточка персонажа не позволит. Слов – да что там, понятий! – новояза попросту нет в системе координат короля. Он банально не встречался в жизни с такими явлениями, как «гопник», «менеджер» или «лох» - а их условные аналоги, очевидно, привык воспринимать совсем по-другому. Так же обстоят дела с речью и кругом понятий инопланетян: если вы «пережили» достаточно глубоко и хорошо представляете мир, где ксенос родился – просто не сумеете вставить в речь героя характерные словечки нашего времени-места. Он не понимает. Возможно, вам потребуются неологизмы, чтобы передать характерные для инопланетянина понятия – но уж восклицать «Господи Иисусе!» он у вас точно не будет.
***
Если обобщить все вышесказанное: никакая надуманность не заменит того, что стало твоими личными чувствами – даже если это произошло в процессе актерской игры. Современная психология ставит условный знак равенства между реальными и «тренажерными» переживаниями: войдя в роль, актер или писатель по-настоящему расширяет собственный жизненный опыт. Работа над текстами по системе Станиславского может быть тяжела и болезненна, как бывают тяжелы и болезненны реальные жизненные обстоятельства – но пьесы Островского, плакавшего вместе со своими героями, проникают в души зрителей-читателей навсегда, а крашеный картон многих современных авторов, ваяющих непрожитый и пустой текст километрами, испаряется из памяти через десять минут после того, как читатель закрыл книгу.
ЗЫ. Заинтересовавшимся темой можно посмотреть на Ютьюбе цикл лекций режиссёра Ивана Диденко (например, эту: https://www.youtube.com/watch?v=T9thKyn4FXk - и ещё есть). У него на систему Станиславского своеобразный, но очень полезный взгляд. Конечно, он учит молодых актёров, но у наших профессий довольно много общего, так что - и писателю пригодится).
30 комментариев
Авторизуйтесь, чтобы оставлять комментарий
ВойтиСпасибо. Статья хорошая, написана давно и... неправда :)
Меня еще при первом ее прочтении несколько удивило что автор говоря через раз о Станиславском описывает по сути систему Чехова :))))
То есть все верно - просто "гранаты не той системы" (с) :)
Дело в том, что по Станиславскому актеру нужно СТАТЬ героем его роли, это практически невозможно без "не верю" режиссера и его воли которая практически мнет личность актера как пластилин. Для этой системы чем менее характере актер, чем меньше он из себя представляет как личность - тем лучше (с меньшей кровью, потом и выпитой водки) ему дастся "вхождение в роль"( и выход из нее, кстати - очень уж мало живут актеры работающие по этой системе, и тут без Станиславского тоже не обошлось).
А описываемые приемы - через АНАЛИЗ личности и обстоятельств жизни, через понимание причин-следствий-обстоятельств - это Чехов (не Антон Палыч, а его племянник - Михаил Александрович https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A7%D0%B5%D1%85%D0%BE%D0%B2,_%D0%9C%D0%B8%D1%85%D0%B0%D0%B8%D0%BB_%D0%90%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87)
Благодарю за интересный блог! ))
Спасибо
Максим, добрый вечер, благодарю за хорошую статью)
Полезный и отлично написанный текст. Спасибо за ваши статьи.
Продумывание персонажей это настолько увлекательный процесс, что меня иногда заносит и хочется все это впихнуть в текст. А потом я понимаю, что лишнее, сбивает и отвлекает.
Большое спасибо за статью!
ап. Помню статью еще по СИ ) Очень толковые советы, жаль мало кто будет им следовать
Но это правда! Иногда так загружаешься историей, настолько варишься в чувствах персонажа, что муж начинает нервничать и спрашивать каждые пять минут: Что с тобой? Что случилось? Ты в порядке?
Какое там в порядке - я пока не выживу там, в книге, никакого порядка не будет!
Статью прочитала до конца. Есть, над чем подумать. Я обычно дохожу до пункта "знать про персонажа все", но на практике даже с этим знанием тяжело персонажа показать и раскрыть, этому надо учиться.
Удаление комментария
Вы действительно хотите удалить сообщение ?
Удалить ОтменаКомментарий будет удален безвозвратно.
Блокировка комментирования
Вы дейтсвительно хотите запретить возможность комментировать ?
Запретить Отмена