Новинка Даниэль Брэйн и промокоды)))

Автор: Анна Пожарская / Добавлено: 27.06.24, 19:01:23

Друзья! Даниэль Брэйн начала выкладку новой истории о приключениях попаданки в альтернативной России ХIХ века "Гнилое яблочко". В истории нас ждут: сильная, неунывающая героиня, прогрессорство, подробности быта и много интересных приключений.

История живет тут

Аннотация:

Сгоревшая дотла изба, обезумевшая мать, младшие сестры, неизгладимые увечья и проклятье: кто пустит меня под свою крышу, потеряет дочь. Мне девятнадцать, я не должна была появиться на свет, и каждый свой день я с кровью вырываю у барыни, старосты, односельчан и собственной семьи.

Мне сорок девять, и у меня было все — комфорт, достаток, влияние, доброе имя. На дымящемся пепелище себя прошлой я клянусь — кошмарной сказке я напишу сценарий, который меня устроит, какую бы цену ни пришлось заплатить мне и всем, кто жаждет моей скорой смерти.

Альтернативная Россия XIX века, крепостное право, запредельно циничная зрелая героиня, агрессивное прогрессорство, исторически достоверный крестьянский быт, детектив, друзья и враги, пугающие суеверия наших предков, выживание.

Завлекательный кусочек))))

Кончилось все как-то сразу и навалилось тишиной, мраком и смешанным с холодом жаром. Я открыла рот, потрогала языком воздух, поняла, что могу дышать, а тело изломано, будто я побывала в камнедробилке. Горло жгло, мутило гарью, тянуло сплевывать ее, щека и руки были обожжены, и отчего-то я, превозмогая это жжение, завертелась, щупая камеру, и в этот момент появились цвета, звуки и запахи.

Треск, заполошные, безумные крики, рыжие всполохи сквозь темноту, вонь натурального дерьма и пожара, кто-то долбил по рынде так, что заложило уши. Камеры не было, как и рюкзака, я не чувствовала привычную тяжесть, к тому же намокшую, зато новая боль, резкая и незнакомая, полоснула по спине с такой силой, что я вывернулась и заорала.

Мутное пятно перед выеденными грязной водой глазами и темнота не позволяли рассмотреть мужской силуэт, гудение рынды смешивалось с криками, ноги были своенравными, не моими. Но тьма была не дефектом зрения, она окружала, не давала сосредоточиться, не могло пройти три-четыре часа, я не пробыла в воде столько времени.

— Убогая паршивка! — рявкнул мужик и занес руку с хлыстом, и я едва прикрыла лицо и глаза, удар пришелся по плечу и задел грудь и шею. — Лишь бы отлынивать! Поднимайся, если еще не сдохла! Ну!

Я кашлянула прогорклой слизью. Зрение прояснялось, но с трудом, слова застревали в горле, будто я не умела говорить. Вместо заслуженной мужиком отборной брани вырвалось бессвязное мычание, и мужик, наклонившись, вздернул меня за воротник и поставил на ноги.

Догорал дом — крыша рухнула, и мужики бестолково бегали, звеня пустыми ведрами, выли бабы, кто-то катался по земле, но не сбивая пламя, а так, для виду. Мычала корова, рында гремела, я рассматривала мужика — щупленький, плешивый, с глазами навыкате, в темной рубахе и с бородой, в попытке поймать неподдающиеся слова я поднесла ко рту израненную руку, и не стало не то что слов — разума.

Это не мои руки художницы с характерной мозолькой на среднем пальце, руки женщины пятидесяти лет, ухоженные и возрастные. Я смотрела на грубые, натертые руки юной девушки, никогда не знавшие маникюра, растресканные до крови, с обкусанными ногтями. Я смотрела на прожженные рукава грязной рубахи, на изгвазданный сарафан, на ноги в растоптанных, расползающихся лаптях, и медленно, неотвратимо понимала, что Елены Горячевой, Хэлен Хэккет в последнем браке, режиссера-мультипликатора с мировым именем и беззаботной рантье, больше не существует.

Где-то остались пентхауз, вилла на Корфу, студия с пятьюстами сотрудниками и миллионные вклады в банках. Где-то все еще существовали мобильная связь, шумные светлые аэропорты, экологические активисты и безлактозное молоко, а на меня таращился с ненавистью лупоглазый мужик и проклинала корова. Мне было трудно стоять, тянуло левую ногу, и все еще не находилось не то что слов, а самой речи. Мужик занес хлыст, он был намерен измордовать меня до полусмерти.

— Не бейте ее! Не бейте! Лелюшка! Моя Лелюшка! Батюшка погорел! Батюшку крышей завалило! Остались мы сироты-ы!

Молодая девчонка в таком же потрепанном, испачканном сажей сарафане, как мой, повалилась на землю, обхватила меня за лодыжки и разрыдалась.