Pro: моего лучшего злодея

Автор: Дмитрий Манасыпов / Добавлено: 30.08.16, 20:33:44

Женя посмотрела на собственный жетон, качающийся перед лицом, и кивнула. Отрицать? Куда как глупо.

- С самой Уфы, Женечка? – поинтересовался вновь подобревший Петрович. – И как там?

- Там? – Уколова подняла глаза. – Там людей не едят. А кто ест – на кострах сгорает.

- Это правильно. – кивнул Петрович. – Людей распустишь, так они и не такое сотворят. А у нас, слав те хосподи, такого пока не водится. Сами не употребляем, а другие-то… Некому тут таких жечь, да и с едой проблемы. Вот мы соседям-то и помогаем, по мере возможности. Люди-то что? Скот. А скот или работать должен, или в животе перевариваться, м-да. Так что, Женечка, видно, благословил тебя господь наш Иисус Христос, что живая осталась. Теперь заживешь, не переживай. Ну, а не захочешь… Так я тебя, сучку, самолично разделаю, и твою ж печенку на твоих глазах Живоглот употребить изволит. Мне-то, голуба, свининка куда как милее. Все ясно тебе, милаха?

Куда уж яснее? Она пожала плечами.

- Вот и ладно. Так, Ванечка, ты давай-ка, присмотрись к ней, подойдет она тебе, или как. А то если нет, то и не надо будет охотиться в ближайшую неделю. Девка, конечно, жилистая и тощая, но, ничего… Найдем куда пристроить.

Уколова вздрогнула, дернулась, стараясь расслабить узлы на запястьях. Глупо? Очень, но уж лучше, чем вставший кряжистый Иванушка, осклабившийся и погладивший бороду. Остальные захохотали, глядя на ее рывки.

Рассыпался в мелком, горошинами подпрыгивающем, смешке сам хозяин, Василий Петрович. Гулко бахая редко роняемыми смешинками, грохотала его супруга. Одинаково, по совиному, ухали двое сидящих братцев Ванечки. Выскочила откуда-то серенькая девчонка, заржала, запрокидывая голову и жутко напоминая самую настоящую лошадь. Заливался и одновременно кашлял калека в углу. Не хватало только смеющегося по-человечески пса Живоглота, чтобы стало совсем… хорошо. Уколова продолжала сражаться, а семья не прекращала смеяться.

Со двора, заглушая хохот, донесся выстрел, еле заметно рассыпавшись дуплетом. Следом накатили скрипы и удары. Смех стих разом, Петрович побелел, разворачиваясь к входной двери. Ванечка, уже расстегнувший ремень, замер, недоверчиво поводя головой и, казалось, принюхиваясь.

Больше, если честь по чести, никто ничего не успел. Разве что Петрович еще чуть привстал. Хотя тут же шлепнулся назад, побелев еще больше.

- Ну, здравствуйте, дорогие мои и уважаемые… - слова оказались под крышей раньше их владельца, появившегося сразу же за двумя «Бизонами» и хмурыми личностями, держащих ПП на взводе. – Не ждали, не гадали?

Мокрые и блестящие «Бизоны» смотрели на явно расстроившихся хозяев не менее грустно. Уколова замерла, вполне обоснованно предположив, что неловкое движение может трактоваться как угодно.

- И еще раз говорю вам… - голос внешности не соответствовал. - Здравствуйте!

Василий Петрович сглотнул, начав приподниматься. «Бизон» качнулся, заставив сесть обратно. И преданно уставился на хозяина глубокого сочного баритона. Самого обычного, весьма худого, с грустным носом и светло-рыжими волосами мужика лет тридцати с хвостиком. Дядька сбросил на пол замызганный грязью плащ от ОЗК, обнаружив под ним черное длинное пальто, смотрящееся в окружающем безумии странно и диковато.

- Так что, Василий Петрович, - чуть гнусавя и шмыгнув носом, вошедший встал у раскаленной печи и поежился, потер ладони, - не рады мне, как погляжу?

Внутрь набивались незваные гости, наполняя запахами дождя, недавно сгоревшего пороха и уверенности в себе. Жирно чавкали грязью, счищая ее об стойку для обуви. Скрипела кожа курток и сапог, трещали старые табуретки, немедленно появившихся на свет. Семейка за столом продолжала хранить молчание, так и не восстановив нормальный цвет лиц. Уколова дунула, убирая с глаза волосы, рассматривала новых гостей. Странно, но страх, появившийся вместе с возвращением из обморока, пропал.

- Эй, хозяин! – Усатый дядька в «росе», толкнул в плечо Василия Петровича. – Невежливо не отвечать на вопрос.

Стоявший у печи некто в черном пальто покивал головой. Какой-то неуклюжий, худой, совершенно не внушающий никакого уважения, не говоря о страхе. Но недавно только все из себя серьезные работорговцы заметно обтрухались. Он развернулся, совершенно неожиданно уставившись прямо на Уколову.

- Да Бог с ними, Андрей, еще побеседуем. А кто это у нас тут, что за пленница нашего злобного семейства?

- Так это, Ант…

Рыжий недовольно дернул головой. Усатый Андрей ударил коротко, умело, в ухо начавшему говорить хозяину. Тот охнул и замолчал.

- Тебя не спросили, - рыжий подошел к Жене. – Здравствуйте, прелестная незнакомка. Стул дайте, господа бандиты.

Стул возник тут же. Один из лысых братьев, потирая ушибленный затылок, мирно спрятался в уголке. Рыжий сел напротив Уколовой, расстегнул пальто. Галстуку, спрятавшемуся под жилеткой, она уже не удивилась. Как и совершенно дикому среди всей обстановки «маузеру», висящему на боку в огромной кобуре.

- Что такое? А-а, удивлены вот этому агрегату, ну, не спорю, впору поразиться. Сам не поверил, когда попал он мне в руки. Хотите посмотреть поближе, вижу искорки интереса в ваших глазах. Это, как мне кажется, говорит о многом, да-да.

Уколова отвела взгляд, понимая, что уже поздно. Многие ли из ее ровесников могут знать что-то про оружие, применявшееся полтора столетия назад? То-то же и оно, что весьма немногие.

- Не представился, простите. Антон Анатольевич Клыч, к вашим услугам, - рыжий карикатурно кивнул, оставаясь при этом совершенно серьезным, - местный, с позволения сказать, лесной воевода. Смотрю, что и слово воевода не вызвало у вас даже гримасы недоумения? Великолепно. Петрович, Петрович...

Торопить того не пришлось. Сам, напоминая недавно выгнанного Живоглота, подскочил и, бочком протираясь мимо спутников Клыча, заскрипел половицами. Уколова тоскливо смотрела в сторону, понимая – на этот раз вляпалась.

Набившихся оказалось человек семь. Как-то незаметно выдавив домочадцев Василия Петровича, расселись у стола, вели себя совсем как дома. Звенели разнокалиберные стаканы, чашки и тарелки. Кто-то пластал ножом кусок мяса, вытащенный из собственного мешка, кто-то со скрежетом пытался открыть ножом банку консервов. То ли та не подавалась, закаменев со временем, то ли нож давно не точили, кто знает. Одно Уколова понимала ясно: никто не притронулся к еде, стоявшей на столе. Никто.

Один из людей Клыча, сухой одноглазый субчик в вытертой кожанке, неровно торчавшей из-под «разгрузки», подмигнул Уколовой, отсалютовав чайной чашкой с красными цветами по бокам. Та лишь вздохнула.

- Разрешите, Антон Анатольевич? – хозяин дома, не оглядываясь на бьющееся стекло посуды, летевшей на пол из шкафчика, потрошимого мрачным типом с замотанной мордой и с СВД на плече, замер рядом с Клычом. – Я, тут…

- Тут ты, кровопивец, чуть ли сам человечинкой не балуешься и девушек вот похищаешь… - лениво протянул Клыч, - Инициатива наказуема, знаешь ли этот простенький постулат, дубина? Ладно…

Петрович задрожал оттопырившейся нижней губой, смотря на него с совершенно нескрываемым страхом. Уколова не сдержалась, широко улыбнувшись.

- О как! – Клыч расплылся в ответной улыбке. – Видать, таинственная пока незнакомка, крепко досталось вам от этого не заслуживающего уважения мужчины? Да-да, можете даже и не кивать, и не подтверждать мои слова. Что поделать, места у нас тут довольно дикие, никаких нравов, никакого приличия. А уж что хозяин этой халупы делает со своими, с позволения сказать, гостями, мы все тут знаем. Так ведь?

Вопрос Клыч, не оборачиваясь, адресовал своим людям. Те замычали, занятые едой, кто-то даже постучал по столу. Мамаша семейства, не знающая, куда спрятать руки, начала пятиться за занавеску, ведущую на кухню. Не удалось. Не глядя на нее, пулеметчик, заросший до самых глаз пегой и подпаленной бородой, ткнул бабе в бок кулачищем. Та охнула и осела по стенке. Один из братьев, единственный двуглазый, дернулся, и замер, уставившись на не шелохнувшихся с самого прихода владельцев «Бизонов». Из открытой форточки ощутимо тянуло гарью, пробиваясь даже через все не успокаивающиеся тугие струи, бьющие по земле.

- Продолжим… - Клыч, продолжая зябко ежиться, повернулся к Петровичу. – Рассказывай, изливай душу, ну?

- Меня зовут Евгения Уколова. – Женя поморщилась, руки затекли неимоверно. – Освободите меня, и больше мне ничего не надо. А взамен сможете получить немало хорошего.

- Надо же… - совершенно искренне удивился Клыч, - Как так?

- У него мой жетон. Возьмите, прочитайте данные, вы, Антон, явно неглупы, хотя и играете свою роль не особо артистично.

Клыч, только что бывший этаким самодуром, осознающим собственную власть и значимость, внимательно посмотрел на нее. Уколова, сама того не ожидая, вздрогнула. Мысль о собственной, новой и повторяющейся, ошибке, пришла очень поздно. Слишком много в человеке, сидящем напротив, говорило о его опасности. Сильная воля, холод и расчет. Но больше всего пугали легкие сполохи чего-то неуловимого, едва заметно мелькнувшие в нескольких словах и гримасах подвижного лица.

Клыч протянул руку и взял жетон, протянутый Петровичем. Лампа, только что стоявшая на полочке, уже светила рядом, удерживаемая одним из бойцов.

Уколова замерла, скользнув еще раз глазами по людям Клыча. Кто такие, и чем занимаются, стало ясно сразу. Отморозков, работников ножа и топора, романтиков с большой дороги в Башкирии хватало. До недавнего времени. Рядом с Новой Уфой, километров на пятьдесят в радиусе от нее, старательно дочищали остатки банд, состоящих из кого попало. Так что вряд ли Антон Анатольевич Клыч со-товарищи отличался от своих же собратьев чем-то исключительным.

Разве что пока никто не тащил на задки дома серую девочку-мышь, съежившуюся за широкой спиной хозяйки. Но тут Уколова не обольщалась. Судя по запаху гари – Клыч не собирался уходить просто так. А уж почему решил не просто прийти, перестрелять всех или сжечь живьем, это дело десятое.

- Как интересно… - Клыч перевернул стул спинкой вперед, и подвинулся ближе. – Никак не ожидал от рядовой операции по пресечению непослушания такого вот казуса. Ну, надо же, целый старший лейтенант Службы Безопасности с самой Новой Уфы. Да твой дом, Петрович, кладезь сюрпризов. Так, Евгения, подождите немного, сейчас я вернусь к вам и мы продолжим беседу.

- Руки не прикажете развязать?

- Что?! – Клыч недоуменно нахмурился. – А, ясно. Эй, кто-нибудь, разомните нашей гостье руки и плечи. Но пока не развязывайте, не внушает мне доверия ее это звание, да и вообще. Итак, дорогой ты мой человек, Петрович…

Хозяин, без лишних слов, молча хлопнулся на колени. Уколова, морщась из-за рук одного из людей Клыча, не жалеющего сил, порадовалась. Столько обреченности во взгляде человека ей видеть доводилось редко.

- Ну, полно тебе, дружище. - Клыч потрепал Петровича по плечу. - Что ж ты так, прямо раз, и на колени? Поднимать не стану, заслужил, что сказать. Ведь мы с тобой договаривались о чем-то определенном? Договаривались. Напомнишь, о чем шла речь, а?

Петрович кивнул, пожевал губами, собираясь ответить.

- Нет-нет, дорогой друг, не стоит продолжать, не надо. Я сам тебе напомню. Эй, господа-товарищи бесы, пока прекратите жрать, и займитесь делом, ну-ну, живее, пошли, я сказал!

- Идем, батька… - Самый молодой за столом, юркий и жилистый, смахивающий на хорька лицом, встал. Поправил подсумок для РПК, кобуру с чем-то серьезным, скрипнувшую по удивительно новому камуфляжу британской расцветки. – Хорош есть, черти, пора дело делать.

- Ах, да, я же не сказал вам, дорогая Уколова… - Клыч повернулся к Жене. – раньше-то меня называли чуть по-другому. Грехи молодости, ничего не поделаешь, так ведь, Василий Петрович?

Хозяин дома, еще так недавно бывший гордым и сильным, напоминая бойцового петуха, совершенно сник. Лишь кивнул опущенной головой, и все. Женя, привязанная к стулу и сидящая напротив странного человека в совершенно дико смотрящемся черном пальто, явственно ощутила надвигающееся что-то. И «что-то» отдавало только нехорошим.

- Итак, друг мой, - Клыч развернулся к Петровичу, - Твоей задачей было что?

- Отслеживать водников… - хозяин вжал голову в плечи.

- Верно. Причем, если ты помнишь, что когда мои намеки не были поняты, то я напрямую сказал о том, что водники мне нужны живыми и как можно быстрее. Лучше всего – ребенок. Так?

- Мы все сделали, Антон Анатольевич, - хозяин скрипнул зубами, - мы…

- Мы, мы, мы, сделали, что вы сделали? Где ребенок водников, я тебя спрашиваю? – Клыч презрительно скривил губы. – А я тебе скажу, где… на леднике, в омшанике, что сейчас уже вовсю полыхает, так?

- Так.

- Выполнил ты мое задание? То-то же, мил-друг, что нет. Так что, не обессудь. Договор у нас с тобой, если помнишь, звучал просто… ты делаешь что скажу, а я тебя не трогаю. И глаза закрываю на твои, мм-м, проказы. Гриша!

Петрович не успел ничего сделать. Гриша, невысокий худой парень, недавно массировавший плечи Уколовой, молча грыз морковку в ближнем углу. Ее он даже не выпустил. Ударил неуловимым движением, мелькнул длинный клинок, тихо-мирно висевший на боку. Петрович захрипел, схватившись за разрубленное горло, завалился на бок, булькая и стараясь зажать развалившуюся плоть пальцами.

Баба заорала, сыновья Петровича, медленно соображающие, да быстрые на подъем, дернулись вперед. Ударили «Бизоны», завоняло порохом и кровью, вперемежку с дерьмом. Пистолеты-пулеметы били в упор, не стесняясь. Людей Клыча в комнате уже не оказалось. Уколова сидела, не шелохнувшись, смотрела на повалившиеся кули из мяса с костями.

- Ах ты ж черт! – Клыч поковырялся мизинцем в ухе. – Оглушили, бестолочи! Вернемся в лагерь, отправлю на кухню в наряд. Сколько раз было говорено – одевать глушители, а? Ни черта не слышу по вашей милости теперь. Ладно, эй, очистите комнату, приберите, на стол чего-то поставьте. Мне вот надо с девушкой поговорить. Ну!

С писком в комнату влетела давешняя серая мышка, дико посмотрела на еще дергающуюся хозяйку. Голова бабы, деревянно стуча по доскам, моталась туда-сюда. Ее утащили первой, в дождь и грязь. Остальных выволокли сразу за ней.

Девка летала из кухни обратно, махая веником и старательно затирая полы. Одноглазый в кожанке, прислонившись к разгоряченной печи, смотрел на нее и улыбался. Такой… доброй и многообещающей улыбкой. Глядя на него мышка старалась еще сильнее.

- Давай-давай, сучья дочь, пошевеливайся! – Клыч усмехнулся, глядя на ее торопливый бег взад-вперед. – Мечи, как говорится, что есть из печи. Только мяса не неси, если не хочешь кончить как твои родные. От, какая молодчинка, ты посмотри… Евгения?

- Да?

- Соблаговолите ли пройти к столу? Гриша, развяжи гостью. Вот, разомните ручки, милая, и прошу-прошу, присаживайтесь. За окном, как вы явно заметили и непогода, и небольшой пожар. Посидим в тепле и уюте, поговорим?

Женя пожала плечами, соглашаясь. Села, стараясь не задеть локтем краешек стола. Как не старалась мышка, но багрово-серый студень, висящий на скатерти, не заметила. Зато гримасу Уколовой заметил Клыч. Недовольно нахмурился, наклонился.

- А-я-я-я-й, - он недовольно покосился в сторону занавески, где уже приглушенно попискивала мышка. – Ильнар! А ну, тащи ее сюда, суку тупую!

Та вылетела из кухни пулей, чуть не упав.

- Кошмар какой, попросил по-человечески убрать. Стыдно тебе? Не? – Клыч покачал головой. – На дворе сейчас который час ночи, а? Милая, ты мешаешь мне нормально общаться. Сколько там у нас?

Из кармана жилета, зашелестев длинной цепочкой, на свет выбрались круглые часы. Судя по цвету и блеску – золото, чистое, какой-то там пробы. Мышка, забыв про страх, зачарованно уставилась на них. Уколова вздохнула.

- Нравятся? – Клыч щелкнул крышкой. – Вот же гадство, почти два часа. М-да… Иди-ка сюда.

- Не-не… - мыщка замотала головой, уставившись в пол, - не…

- Ну, не хочешь, как хочешь. Я не барин, сам подойду.

Пружинисто выскочил из-за стола, оказавшись рядом с ней. Свистнуло в воздухе, еще, еще. Мышка снова пискнула, схватившись за лицо. Через нос, от левого глаза к подбородку, вскрыв нижнюю губу, протянулся самый глубокий след. На глазах наливались кровью остальные. Девчонка испуганно вытаращила глаза, подавив крик. Клыч схватил ее за волосы и, как котенка в наделанную кучу, ткнул лбом в скатерть, повозил. Та лишь шумно дышала, всхлипывая. Антон придирчиво осмотрел скатерть, удовлетворившись результатом. Пнул ее в лядащий зад сапогом.

- Пшла отсюда, и чтоб все готово было, если что. Ильнар!

- Да, командир! – Одноглазый вытянулся.

- Не трогай ее пока. В лагерь возьмем, нам посудомойка нужна.

- Хорошо.

Он снова сел, улыбнувшись Уколовой.

- Не жалко девчонку?

Та пожала плечами.

- Нет. С чего бы?

- Действительно… - Клыч налил кипятка в кружку, добавил сладко пахнущей заварки из чуть битого чайничка, придвинул блюдце с медом. – Да ты, Евгения, угощайся. Ничего, если на «ты» перейду?

- Нет. Спасибо.

- Медок у нас недешев, но это же, сама понимаешь, трофей. Итак, Женя, моя милая собеседница, что ты делаешь так далеко от своего дома?

- Разведка. – Уколова пожала плечами. – Потихоньку пытаемся понять, что творится рядом.

- Ну да, как не подумал… - Клыч хмыкнул. – Рядом. Полтысячи километров ради данных. Что сказать, впечатляет. В одиночку?

Что было отвечать? Одна? Глупо. С кем-то? А с кем?

- Мм-м-м… - Клыч с видимым удовольствием отломил горбушку от круглого хлеба, окунул в мед и зажевал. – Фкуфно… Не отфефай, не надо.

Он доел хлеб, облизал пальцы и потянулся за чаем. Хитро покосился на вернувшуюся к еде Уколову, что-то маркитаня в уме. Покрутил пальцем перед ее носом, явно собираясь что-то сказать. И закашлялся. Глубоко и сильно, до багровой красноты на лице и выпученных глаз. Уколова встала, прямо к нему за спину, испытывая сильное желание воткнуть в затылок вот этот самый немаленький нож, что только что пластал масло. Но желание оказалось явно глупым, уйти у нее не вышло бы при любых раскладах.

Руки на его грудь, надавила и сильно дернула на себя. Клыч хакнул, выплюнув корку. Сел, сипло прогоняя воздух в легкие.

- Ну, ты, Евгения, даешь… Эй, Гриша, все нормально. Опоздал ты. А вам, телохранители, за то, что в сундуках лазали, наплевав на командира – и сортир чистить придется. Все, валите, глаза б мои на вас не смотрели.

Уколова уткнулась в свою тарелку, куда незаметно от нее уже шлепнули яичницу. Голод бунтовал, и сейчас стоило заняться именно им, и ничем другим. А дальше кривая выведет.

Клыч откинулся на стуле, покачивался, скрипя половицей. Уколова ела, стараясь на него не смотреть.

- Петрович и его семья работали на меня. – Клыч скрипнул половицей и сел ровно. – Не знаю, как ты умудрилась к ним попасть, но тебе повезло. Не думаю, что пришлось бы по душе жить у них здесь. Развлечений тут мало, думаю, что тебе не особо понравилось бы.

- Они и впрямь торговали человечиной?

- Несомненно. Народа в округе немало, в отличие от хотя бы какой-то хорошей еды. Не стоит думать, Женя, что все поголовно любят кушать человечинку, нет. Но отдельные экземпляры попадаются. Тем более что если завялить кусочками, то многие сразу и не отличат. Караванщики охотно покупают. Покупали. Погорел бизнес.

Клыч хохотнул. На дворе продолжало потрескивать и дымить. Женя порадовалась, что омшаник стоял далеко и огонь никак не смог бы перекинуться на дом.

- Как там у вас в Уфе?

- Также, как и везде, выживаем, деремся, хороним, порой рожаем. То мор какой-нибудь, то мутанты новые гоном идут, то люди хотят неожиданно награбить награбленное.

- О как. И как поступаете с последними?

- Ну… - Женя глотнула остывшего настоя. – Раньше вешали. Публично. Сейчас в основном – работы. Чтобы трудом исправляли ошибки, перед лицом партии и народа республики доказывая свою сознательность.

- У вас там коммунизм, что ли? – Клыч удивленно покачал головой. - Ишь как.

- А, у вас?

- Тут каждой твари по паре. – Клыч хмыкнул, нехорошо дернув щекой. – И коммуняки были, и кого только не было. Еще пять лет назад я сам, Женечка, можете ли себе представить, носился по округе на бронетачанках да под черным знаменем. Анархия – мать порядка, хаос порядка отец, вперед черти, рая нет, я батька Сатана.

Уколова нахмурилась, глядя на его совершенно серьезное лицо, хмыкнула и засмеялась. Более дурной глупости ей слышать не приходилось. Клыч кривил губы и улыбался вместе с ней. Она хохотала, ощущая дикое напряжение, становящееся все сильнее, но не могла остановиться.

- Да, понимаю, смешно. – Клыч подмигнул ей. – Многие смеялись, было дело поначалу.

- Потом перестали?

- Конечно. Попробуй-ка, посмейся, если голову на кол насадили. Жутко неудобно, предполагаю.

Женя осеклась.

- Ну, да.

Скрипнула дверь, пропуская еще одного члена отряда Клыча. Уколова покосилась на него и вздрогнула.

Живоглот, скорее всего застреленный тем самым дуплетом, казался страшным. Собака, остановившаяся рядом с Клычом, страшной не казалась. Она ею просто-напросто была.

Не очень высокая, широкая и крепкая, в густой шубе из свалявшихся серых волос. Голова, огромная, с криво торчащими клыками и слишком большими глазами. Местами виднелась темная кожа, с вздувавшимися под нею мощными мускулами. Села рядом с Антоном, высунув сизый язык и буравя Уколову глубоким янтарем своих плошек. Потянула воздух носом, оскалилась и дернулась в ее сторону.

Уколова напряглась, видя желтоватые клыки в очень опасной близости от себя.

- Сидеть! – голос Клыча резко изменился.

В комнате, явно ожидая приказа, соткались оба телохранителя. Судя по скрипу за спиной, там же материализовался Гриша. Кого из этих пятерых Уколова боялась больше – она затруднялась признаться сама.

- Что ты тут такое учуяла, Инесса? – Клыч встал, погладил собаку по холке. – Это, Женечка, моя боевая подруга. Рекомендую, Инесса Арманд, прямо как любовница вашего великого и бессмертного вождя. Нюх стопроцентный. И, сдается мне, что-то она учуяла интересное. Ищи, милая, ищи.

Инесса искала, тщательно обнюхивая Уколову. Женя сидела ровно, стараясь не дернуться лишний раз. Черный нос легко касался ног, коленей, ткнулся в куртку, замер. Собака повернула голову к хозяину, рыкнула. Клыч наклонился, жестом потребовав что-то. «Чем-то» оказался фонарь «жучок». Выпрямился бывший батька Сатана скоро. Поднес руку к глазам, и оскалился не хуже собственной собаки.

- Гриша!

Тот почти воткнулся в руку командира, вглядываясь. Кивнул. Клыч усмехнулся, жестко и зло. Поднес пальцы к самому носу Уколовой. Зажатые между ними, прямо перед глазами Жени оказались несколько волосков. Рыжих с серым. Саблезуба, не так давно спавшего на ее рюкзаке.

- Вот тебе и ответ, дорогая гостьюшка, как ты сюда добралась, с кем… - Клыч сел на стул, кивнув подручному. Уколова сглотнула, памятуя про скорость Гриши. – Пуля, значит, так? И его утраханный кот, верно, его шерсть?

- Кто?

Клыч мотнул в ее сторону головой. Руку, правую, ей выкрутили в мгновения ока. Прижали к столешнице, люто вывернув и заставив растопырить пальцы. Раритетный «маузер» уже оказался в руке хозяина, удерживаемый за ствол. Уколова успела только вздохнуть. Хрустнуло, по руке разлилась неудержимая боль от сломанного мизинца.

Клыч схватил ее за волосы, горячо зашептал в ухо:

- Где? Мать твою! Сраный! Пуля?!!

.....

Женя закусила губу, стараясь не крикнуть. От боли и страха. Хотя этого добра за последнюю пару часов оказалось более чем достаточно. Проклятая спинка стула врезалась чуть ниже лопаток, отдаваясь в крестец. Хотя… сейчас это казалось чем-то слабеньким. Сильного ей подарили очень много.

На месте мизинца, безымянного и среднего пальцев правой руки, угнездились острые крючки и тупая пила. Поочередно, нисколько не смущаясь реакции хозяйки, то и дело спорили – кто сделает больнее. Смотреть на них Уколова не хотела, боялась, до дрожи в коленках. Но не удержалась, глянула. Слезы побежали сами собой.

- Жалко себя? – Клыч свернул самокрутку, вставил в мундштук резной кости. – Правильно, жалеть себя надо. Хочешь курить?

Женя помотала головой, всхлипнув. Боль накатила сильнее, скрутив сломанные сучья пальцев огнем. Полыхало левое ухо, вернее, его остаток. Пекло в животе, после ударов подручных Клыча. Жгло в рассеченной брови. Стреляло угольями за разбитыми в кашу губами, разодранных осколками нескольких зубов. Зато пока она еще могла ходить, говорить и осталась целой левая рука. Хотя бы что-то.

Клыч выпустил струйку дыма ей в лицо. Уколова сглотнула, стараясь не отворачиваться. Она не просто боялась. Она боялась именно его.

Гриша, так страстно любящий морковь, ее просто бил. Сильно, жестко, не жалея и умело. Все, съеденное и выпитое за несколько минут, проведенных в качестве «гостьи», Женя выблевала после третьего удара. Голени, скорее всего, распухли и даже посинели под густой багровой коркой, оставленной окантованными металлом носками его ботинок. Но его Уколова просто боялась. Клыч вселил в нее самый настоящий ужас.

- Надо жалеть себя, товарищ старший лейтенант… - Клыч мотнул головой. Гриша подтащил стул. – А ты вот, к примеру, совершенно не жалеешь. Стоит столько терпеть ради одного единственного ублюдка?

Уколова молчала.

- Ты только посмотри, Гриша, прямо партизанка. Знаешь, кто такие партизаны, Евгения? Полагаю, что знаешь. Так зачем корчить из себя кого-то подобного? Молчишь…

Женя смотрела на пол. По доске, выкрашенной противной рыжеватой краской, полз жучок. Большой, черный, смешно перебирающий лапками и шевелящий длинными усами. Насекомое осторожничало, но упорно двигалась куда-то. Клыч, видно заметивший ее взгляд, наклонился.

- Надо же, какова интересна человеческая психика… - он опустил мундштук, почти коснувшись жука. – Ей бы взять и сказать требуемое, а молчит. Смотрит на насекомую, и молчит. Ни словечка, только зубами поскрипывает и старается отвлечься. Э-э-э, нет, так не пойдет!!!

Погрозил ей пальцем и снова опустил руку с тлеющей самокруткой. Черный, поблескивающий панцирем усач опять повернул. Клыч проследил за попытками убежать и усмехнулся. Улыбка у него была поганой, такой, что хотелось спрятаться подальше и не высовываться.

- Ладно бы, Женечка, ты еще получила бы за свои мучения что хорошее, а то так глупо. Прямо как движения этого самого жука. Ползет себе, не выбирая пути, стоит помешать, сворачивает, и тупо прёт дальше. Ты со мной согласна?

- Нет. – Уколова шмыгнула носом, заткнув назад красную слизь, старательно старающуюся упасть вниз. – Не согласна.

- О как… - Клыч довольно кивнул. – Поспорим? Обожаю хороший спор с умным человеком.

- Чего бы нам и не пообщаться? – Женя кивнула. – Мы, сдается мне, именно этим и занимались не так давно.

- Ну, так-то да… - Клыч прикусил губу, глядя на нее. – Но так я не смогу, ты уж извини. Кто ж знал, что ты, Евгеша, окажешься настолько плохой девочкой?

- У-у-у… - Уколова стиснула зубы, боль в ногах стрельнула неожиданно резко, - Ты еще не знаешь, насколько.

- Надеюсь, что и не узнаю. – Совершенно честно сказал Клыч. – Да, плохая. Вдобавок к тому, что глупая. Прямо как этот самый жук.

- Что ты к нему прицепился? – Уколова поморщилась, глядя на носок сапога, перекрывший усачу путь к отступлению.

- Помогаю ему развиваться. Вот, приглядись, - Клыч легонько толкнул жука, заставив опрокинуться на спинку. – Сейчас-сейчас… ага.

Насекомое, гудя и ворочаясь, пару раз растопырило надкрылья и перевернулось на лапки. Продолжило путь, двигаясь вдоль трещины в доске.

- Обратила внимание на крылья? Он может улететь, но, вместо этого, вполне логичного действия, продолжает ползти. Глупо?

- Намекаешь на мою возможность удрать?

Клыч покосился на нее. Уколова, сама того не желая, вздрогнула. Осколки нескольких нижних зубов больно прошлись по разбитой губе. Хотелось плакать, но не стоило. Уже поревела.

- Намекаю? Говорю прямо и открыто – скажи мне, где Пуля, и все прекратится до его обнаружения. А там, чем черт не шутит, вдруг надумаю тебя отпустить? На что ты мне мертвая или в качестве обозной шлюхи?

- Спасибо.

- Пока не за что. Так вот, смотри, что бывает, если упускаешь шанс.

Каблук придавил жука, не отпуская его и пока еще оставив жизнь. Насекомое зажужжало, пытаясь выбраться. Не вышло. Желтоватая масса выстрелила из-под хитина, хрустнуло.

- Хочешь также? – Клыч поднял глаза на Уколову. – А?

Женя замотала головой. Правый глаз, наконец-то, заплыл полностью.

- Я тоже полагал, что не хочешь. Что это? А-я-я-й, нехорошо. Хочу видеть красивые очи моей собеседницы. Гриша! Сделай ей что-нибудь с глазом.

Гриша, хрустя новой морковкой, нехотя подошел. Нажал Жене на лоб, заставив поднять голову. Поцокал, явно неодобрительно.

- Вот, Антон Анатольевич, все же горячи вы… Надо же так приложиться-то было.

- Ты, Гришаня, давай мне тут не гунди, а дело делай. Тоже мне, эксперт-рецензент в нанесении телесных повреждений средней степени тяжести. Давай, работай.

Женя снова шмыгнула носом, не удержав кровавую тягучую нитку.

- Фу, бл…ь! – Гриша брезгливо вытер рукав об ее замаранную куртку. – Ненавижу баб бить. Жалко мне вас, слышь, комсомолка?

- Григорий! – Клыч, наливая себе чая, прикрикнул.

Морквоед вздохнул и достал из внутреннего кармана кожанки опасную бритву.

- Не надо… - Женя шумно задышала. – Не надо, пожалуйста…

- О, уже не храбрится. – Гриша примерился, поднес бритву к ее глазу, надавил, проведя лезвием чуть вниз.

Разом стало горячо, по лицу нехотя потекла густая, успевшая завязаться, кровь. Гриша надавил на синяк, противно плюхнуло и Женя, не выдержав, провалилась в темноту.

Темнота сменила темноту, став холодной, полной мороси и тряски. Женя провела языком по сухой верхней губе. Та ныла не так сильно, как нижняя. Хотелось пить. Вокруг чавкала грязь, воняло конским потом и прелью.

Трясло и слегка поскрипывало. Рука, очнувшись, немедленно заявила о себе, взорвавшись фейерверком боли разного калибра. Уколова сцепила зубы, чтобы не застонать и завыла. Острые обломки отозвались холодным огнем, полыхнувшим перед глазами белой вспышкой.

- А, пришла в себя? – голос, принадлежащий Клычу, пришел сбоку. – Эй, Пилюлькина позовите! Ну, как самочувствие?

Она покрутила головой, всматриваясь в начавшую сереть черноту. Клыч, сидя на сивой лошади, ехал сбоку. Повозка, на хороших рессорах, катилась по пролеску.

- Эй, девушка, я с вами разговариваю! – Клыч наклонился. – А, вон и наш отрядный эскулап, доктор Пилюлькин.

Наклонился ниже и доверительно шепнул:

- Неделю назад он был Клистировым. Но тсс-с-с, обижается.

Доктор, запыхавшийся, в резиновом плаще, блестящем от воды, стянул респиратор.

- Так… как рука?

Уколова поднесла к глазам плотно замотанную ладонь.

- Болит.

- Это нормально. А для чего меня звали, Антон Анатольевич?

- Как это зачем? Мне эта девушка нужна в здравом уме и трезвой памяти. Мы с ней еще не закончили разговор. Кто у нас отвечает за состояние здоровья в отряде?

Врач кашлянул и опасливо покосился на Уколову.

- Идите себе, - Женя села. Солома кололась даже через плотный брезент. – Вы, Антон Анатольевич, потрясающая личность. Хотя понимаю.

- Сами также у себя поступаете?

- Несомненно.

- И хорошо. Значит, Женя, никаких обид и претензий, раз все ясно?

- Конечно-конечно, Антон Анатольевич, что ты… - Уколова смахнула слезы. Боль накатывала все сильнее. – Глупость какая-то… я могу предложить много больше, а ты мне пальцы ломаешь из-за наемника.

- Из-за наемника? – Клыч сплюнул. – Ну-ну, Евгения, ну-ну. Что ты мне сможешь предложить кроме его жизни? Ничего. Насрать мне на Уфу и все, там происходящее. Мне нужен Пуля, все остальное неважно. Мы скоро доберемся до наших зимних квартир, и там побеседуем обстоятельно. Пилюлькин, на базе приведешь девушку в порядок за сутки, понял?

- Да, Антон Анатольевич.

- Все, иди. А мы, Женечка, побеседуем, дорога, времени много.

- Что-то мне не особо хочется беседовать. – Уколова старалась не смотреть на него. Страх, липкий и холодный, вертелся внизу живота. Накатывало странное оцепенение, хотя разум подсказывал совершенно другое.

- Но деваться-то некуда. А там, на базе, у тебя явно появится желание рассказать мне все, что знаешь. Я, понимаешь ли, стараюсь всегда добиваться необходимого мне. Если же выпадает случай побаловать себя насилием над физиологией того, либо иного индивидуума… так только рад, если честно. Что поделать, Женечка, есть грех за душой, люблю наблюдать за корчами человеческими, за реакцией организма на раздражители разного рода. Хотя, кажется мне, что и у вас в Уфе хватает таких любителей. Не?

он отсюда