Бал

Бал

– Кружатся, вьются, бьются гости. Гости перемывают кости. Охота аж орать от злости. Кто-нибудь, их в бездну сбросьте! – мурлыкал себе под нос Шут, скалясь и пританцовывая в пёстрой толпе.

В душном свете свечей мелькали вычурные маски, звучал неживой, приторный смех. Никто не узнавал человека с вороньим носатым лицом: гости безразлично вежливо ему улыбались и проходили мимо, чем Шут бессовестно пользовался. Одним он представлялся купцом из далёких земель, говоря с акцентом и путая падежи и роды. С другими обменивался дворцовыми сплетнями. Третьим же заливал о морских путешествиях и сражениях с Кракеном.

Каждый раз, среди смеющихся над его россказнями, Шут находил ту, что ещё совсем недавно восседала на троне, одетая в золотую парчу, а теперь терялась в толпе. Императрица. Она спрятала свою красоту за неприметным синим платьем. Единственной вольностью была лишь клювастая маска, украшенная несколькими лазурными перьями. Синяя птица! Наслаждаясь временным равнодушием своих подданных, она грациозно кружила в полумраке и порой подлетала близко-близко к Шуту. Ему казалось, что она вот-вот сядет ему на плечо, но чей-то резкий окрик или чьё-то касание пугали эту птицу, заставляя упорхнуть прочь.

Зазвучал контрданс, сатиры пустились с пастушками в пляс. Шут заметил, как какой-то напомаженный франт целует руку Императрицы, и мигом в его голове сложился мерзкий стишок, высмеивающий этого выскочку. К его облегчению, дама отвергла приглашение и отступила во мрак залы. Он последовал за ней.

Императрица оказалась в просторной открытой галерее: опершись на балюстраду, она смотрела на безлунное небо. Услышав шаги, дама вздрогнула и обернулась.

– Ах, это вы, мой дорогой Шут!

– А это вы, моя дорогая Императрица, – он хотел было поклониться, но она жестом остановила его.

– Не нужно церемоний! Скажите лучше, как вы узнали меня?

– По смеху. Вы единственная, кто смеётся со мной, а не надо мной. И смех ваш настолько живой, что воскресил бы меня, упади я замертво!

– Полно вам, бесстыжий льстец!

– Говорят, что дураки и безумцы глаголят истину. А я тот ещё безумец!

– Вот как…

Императрица раскрыла веер. Казалось бы, зачем он ей в этой тёмной прохладе? Шут осторожно приблизился к ней – настолько, что ощутил сандал, цитрус и жар. Она не отпрянула. Постояв немного и загадав желание упавшей звезде, вечный насмешник дрогнувшим голосом попросил:

– Позвольте вопрос, госпожа.

– Позволяю.

– Как вы поняли, что это я? Ведь вместо своих попугайских тряпок я оделся, как ворона.

– Ну, есть пара примет, – она легонько коснулась его щеки. – У вас грим смазался, а под ним веснушки… И ещё у вас очаровательная улыбка.

Шут засмущался. Во тьме сверкнул и пропал щербатый месяц. Его закрыл собой боязливый поцелуй.

Императрица отвернулась к высокой старой башне. В её чёрном нутре, усмирённый вином, спал мертвецким сном Император.

– Разве это не досадно, что только в масках мы можем быть самими собой? – веер прикрыл крошечную слезинку.

– Моя бедная госпожа… Если б я мог вам помочь.

– Вот бы он нашёл себе новый трофей, и я… мы были б свободны. Как думаете, он вернётся?

– Как знать.

– На войне ведь можно погибнуть… От мушкета, от сабли…

– Или от шпаги? – внезапно Шута озарило и он ухватился за эфес висящего на поясе оружия.

Императрица взглянула на него. На дне чёрных, влажных глаз-озёр разгорался огонь. Она накрыла ладонь Шута своей и крепко сжала.

– Да, или от шпаги.

***

Разумеется, Император не вернулся. Виноват ли в этом Шут? Кто знает! Однако, когда они с Императрицей в спешке покидали оставшийся без хозяина дворец, в камине тлели какие-то загадочные письма.

Башни рушились, претенденты на трон вели свои армии по серой убитой земле, Империя, словно кожа на морозе, потрескалась, обнажив кровоточащее мясо. Колесница же уносила Влюблённых далеко-далеко, туда, где они больше не были ни Императрицей, ни Шутом.