Цена новогодней ночи

Цена новогодней ночи

- Проснись, дивная. Пришло твое время.

Древняя старуха с трудом приподняла голову с тощей подушки и сконцентрировала взгляд на гостье. Юная девушка стояла у входа в замшелую избушку, не решаясь войти в центр единственной комнаты.

- Чего тебе? Зачем пришла?
- Строго говоря, это не мне лично... Я за дедушку беспокоюсь. Пропал он, дивная. Совсем. Все с ног сбились, а отыскать не могут. Подсоби, прошу!

Девушка отвесила земной поклон, уронив длинную золотую косу на неметеный пол. Ее это ничуть не смутило, и в этом поклоне она продолжала стоять, пока хозяйка не кашлянула.

- Я-то тут причем? Не трогала я твоего деда. Сама знаешь, нет во мне былой силы. Вы всю вытянули, оставили нас на забвение.

Старуха говорила, но не смотрела на гостью. Куда-то вперед она смотрела, в несуществующее окно, и видела там себя — былую. Статная, вольная, сильная — иначе к ней относились, в других хоромах она жила! Горькая усмешка тронула морщинистый рот, исказив лицо в гримасе. Девушка молчала. Крыть слова хозяйки избы ей было нечем.

- Я прошу тебя, дивная. Я тебя молю. Выручи. Ждут люди, а я одна не справлюсь.
- А люди-то причем? Тебе ж деда найти надобно? Так не ведаю я, куда этот старый черт запропастился. Сами ищите, нет мне до него дела.
- Нет, матушка, не за этим я к тебе на поклон пришла. Я лишь прошу помочь с ночью новогодней. Старшие согласились. Вернем мы тебе былую силу на едину ночь, а ты взамен проведешь ее, как дед всегда проводил.

Девушка полезла в карман голубой песцовой шубки и выудила оттуда очелье с лунницами.

- Возьми, дивная. Знаю, шибко мы тебя обидели, но повинную голову и меч не сечет. Помоги. Сама ведь, чай, знаешь — не будет новогодних чудес, так и мы силу потеряем, а за нами и ты исчезнешь.

Старуха задумалась. Благо, в ее избе время замирало по желанию хозяйки. Несколько часов думала хозяйка, прикидывала так и этак.

- Давай очелье. Подсоблю. Не ради вас, ради себя роблю. А теперь пошла вон, я сама разберусь.

Гостья подскочила к кровати и с поклоном вложила серебристое очелье в старушечью ладонь, а потом выбежала из избы и растворилась в снежном вихре. Старуха, пошатываясь от слабости, присела на постели и плотно затянула очелье на лбу.

Исчезают морщины, вечная. Чернеют твои седые локоны, густеют ресницы, опушая смоляной взгляд. Очелье сверкает, лунницы тихо звенят, нашептывают, что в мире творится. Протянула руку — соткала из лунного луча посох, вернула чашу свою. Все вернула. Глухо упал на пол подол наряда, изукрашенный темными сапфирами да агатами. Ах, хороша ты, Мара, Ледяная божиня! Не было тебе равных, никто не мог совладать с рекой Смородиной, никто не осмеливался приручить ее огненные воды и в последний путь павших проводить! Ты одна отважилась, за то ценили, уважали тебя и боги, и люди!

Помнишь ты, как пришла беда. Перестали жечь костры, перестал их дымок до тебя долетать. Слабела ты, дивная. Истончились полные руки, поредела густая коса. Иссохлась ты. Заняли другие твое место, а теперь вот пришли — помощи просят.

Злопамятна ли ты, Мара? Пустишь ли лед по миру, в силе ведь! Ты ж сейчас, как в расцвете лет, всё способна предать снегам и холоду! Отомстишь ли, Мара? Готова ли?

Покачала богиня головой, да сделала шаг. Узорный сапожок иней на полу оставил. Вышла из избы — только петли скрипнули, да и исчезла.

***

Дивится Мара миру новому. Неведом он ей. Снегурочка рядом вьется, подсказывает, что да как делать надобно. С природой-то быстро разобралась — там снега подпустить, там ручей приморозить, а людям-то что надо?

Подарки понесла — не угодила. В ее время с деревянными да соломенными игрушками тешились, а сейчас только китайский бог разберет, что детям дарить.

Салют пустила — силу не рассчитала, чуть не заморозила.

Злится Мара, что не удается ей дух праздника ухватить. Чужд он ей, а как заменить Деда Мороза, ежели не ведаешь, чем помочь?

Присела богиня на край фонтана, что на центральной площади. Закручинилась. Снегурка еще куда-то делась... Грустит богиня. Вроде и в полной силе — а что делать, не ведает. Ночь новогодняя, морозная. Детвора вьется вокруг, в снежки кидаются, веселятся. Богиня наблюдает, и тепло на душе. Раньше тоже так веселились. Тихонько она топает ножкой, поземку кличет. А та, послушная, несется к детям, подножки ставит, суматоху в игру вносит. Оставила Мара поземку с ними, пусть развлекает.

Вокруг елки наряжены, а лица-то людей как печать держит — нет улыбок. Смутилась Мара. Непривычно ей. Откуда грусть, если праздник должен быть? Подошла к одному, дотронулась невидимой рукой до лба, да смотрит, что у человека в душе творится. А там — спор рабочий. Взяла — и заморозила это воспоминание. Разгладились морщины на лбу у человека, улыбнулся, воспоминания о семье на первое место вышли.

Поняла богиня, как она эту ночь проведет. Немало сил понадобится, но решила — так делай. Шепчет дивная заклятья, рассылает их во все стороны. Каждое заклятье — рой снежинок. Прилипнет такая на лоб — и заморозит всю печаль. Одной не хватит — вторая приклеится. Пятая, двадцатая! Столько, сколько потребуется! А вы как думали? Снег — он потому на коже и тает, что снежинка печаль с собой уносит.

Звенят лунницы, летит по земле волшебный снег. Смеется богиня — радостно ей стало от осознания собственной мощи, да от улыбок человеческих. Да только вот все меньше рассыпается снежинок, все больше слабеет Мара. Истощила она свой запас, но не сдается, продолжает ворожбу, чтобы всем-всем хватило новогоднего настроения!

Снегурочка воротилась уж под утро. Деда еще не нашли, но новогодняя ночь была спасена. Девушка вернулась за Ледяной божиней, поблагодарить ее, да домой проводить — в новый дом, крепкий да ладный. Чай, заслужила опальная право спокойно свой век дожить.

Не нашла ее Снегурочка, только очелье в снегу отыскала. Непригодно оно стало для волшбы, треснули каменья в лунницах, но златокосая все равно его примерила. И чудится ей, что где-то слышится женский смех.

Ты снова вольна, дивная.