Десять

В жизни Сафронова настал тот момент, когда он в одночасье лишился всего: статуса олигарха, места в двадцатке самых влиятельных людей России, подобострастного отношения, спектра невероятных, удивительных услуг и божественных привилегий. Судьба резко и неожиданно низвергла его в число простых смертных.

Как это произошло?

Может быть, он совершил ошибку? Нет. Провернул незаконную сделку? Нет. Ввязался в аферу? Нет. Перешел кому-то дорогу? Нет. Обанкротился? Тоже нет. Рынок внезапно перестал нуждаться в его услугах? Нет. Его заместители его подставили? И снова мимо.

Просто Сафронов приехал к родителям в Пемзу.

Родители не признавали авторитетов. Уж его тем более.

Мать принялась его обнимать и причитать:

– Ох, как исхудал, как побледнел… Бедный мой мальчик, как ты себя мучаешь ради работы этой проклятой… А я тебе говорила, бросай ты город, перебирайся к нам в деревню, здесь все чистое, полезное, дом бы построил, огород засадил, мы б помогли, не пришлось бы надрываться… Господи, всегда такой крепкий был, а теперь кожа да кости… Сынок, отпросись у начальника, отдохнешь по человечески, покушаешь, я тебе твои пирожки каждый день готовить буду, с мясом, картошкой, капустой…

– Мам, – успел вклиниться Сафронов, – не у кого отпрашиваться, я сам начальник…

– Неужто выше тебя начальников нету?

– Только небо да звезды.

Да еще налоговая, таможня и закон, мысленно закончил он.

Мать откормила его на убой. Отец едва дождался, пока сытый Сафронов отвалится от стола и потащил того в свою сокровищницу – гараж. Втихаря отведали кислой бражки. Такого отменного напитка Сафронов еще ни за какие деньги не пробовал. До самого вечера оба копались в масле и инструментах, затем мать загнала на ужин. После бани, отмывшись и отчистившись, Сафронов вывалился на улицу.

– О, Сафрон вернулся! Двигай сюда, рассказывай, как там…

Сафронов, к которому последние пятнадцать лет обращались исключительно по имени-отчеству, почувствовал себя подростком. Нашкодившим – когда его потащили пить пиво в гаражи. В гаражи – чтобы не запалили родители и жены.

Спать постелили в его старой спальне. Мать взбила подушки, подоткнула одеяло.

– Мам, я уже не маленький, – возмутился Сафронов, – ты знаешь, какие люди подо мной в Москве ходят?..

– Не маленький, – сварливо согласилась мать, – а напился, как на выпускном в девятом классе.

Сафронов вспомнил, как отец тихо, чтобы мать не запалила, протащил его тушу в спальню и уложил в кровать. Мать запалила. Досталось обоим.

Сафронов хихикнул.

У родителей провел неделю. Помолодел лет на двадцать. Когда собрался уезжать, пообещав навещать как можно чаще, мать с отцом многозначительно перемигнулись, вышли с ним во двор.

– У нас для тебя подарок, – сказал отец и протянул ключ, – держи.

– Твоя девятка?

Сафронов не поверил своим глазам: перед ним стояла папина старая машина – та, на которой еще мальчишкой учился водить.

– А то, – мать промокнула краем халата глаза, – всем селом чинили, за запчастями в райцентр ездили.

– Ты не думай, – отец хлопнул Сафронова по плечу, – она ж зверь. Хочешь, заведу? С первого раза стартанет.

– Спасибо, – ошарашенно сказал Сафронов, – но с чего такой подарок?

– Сына, мы ж все понимаем: в городе цены высокие, выживать трудно. Вот ты хорохоришься, а машина твоя старая уж совсем плохая. Хотя, может, в городе все на таких ездят, но здесь уазик даже у Митяя есть.

– Уазик, значит? – повторил Сафронов.

И расхохотался.

«Уазик», на котором Сафронов приезжал к родителям в последний раз, был Гелендвагеном за два с половиной миллиона.

Но будь он проклят, если откажется от легендарной папиной девятки!