Его заложница

ПРОЛОГ

ПРОЛОГ

Александра

Меня тащат вглубь темного переулка к огромному внедорожнику. Кричать не могу, мужская ладонь зажала рот и нос, и я почти не дышу. Пытаюсь брыкаться и попасть этому уроду по ноге. Но ему все равно, он словно железный. Очень сильный мужчина.

Когда меня грубо швыряют в машину, начинаю кричать, срывая горло. Обычно крики жертвы дезориентируют нападающих – так говорил папин начальник безопасности, а еще он учил меня защищаться, и я судорожно пытаюсь вспомнить хоть один прием. Размахиваюсь, чтобы ударить ребром ладони в кадык, но мою руку ловко останавливают. Подонок действует быстро и профессионально, словно учился этому годами или украл уже тысячи таких дур, как я.

Он утыкает меня лицом в кожаную обивку сиденья и связывает мои руки. Продолжаю надрывать горло до хрипоты, но на помощь никто не приходит. Естественно. Ночью в темном переулке нарваться на маньяка – это самоубийство. В крайнем случае, возможно, кто-то вызовет полицию, но пока наша доблестная полиция приедет, меня уже увезут в неизвестном направлении.

На адреналине не чувствую страха или ужаса. Отчаянно дергаюсь и кричу как ненормальная, пытаясь пнуть похитителя. Но все бесполезно, он словно непробиваемая скала. Даже не запыхался. Переворачивает меня как тряпичную куклу и тянет руку к моему лицу. Пользуюсь моментом, уже, скорее, от отчаянья кусаю подонка за руку, со всей дури стиснув зубы.

— Сука! — рычит похититель и хватает меня за шею, сжимая ее настолько сильно, что кислород моментально заканчивается. Открываю рот, отпуская ладонь похитителя. Хриплю, чувствуя металлический привкус крови во рту.

А еще начальник папиной охраны всегда говорил, что, если нет выхода, никогда нельзя злить и провоцировать нападающих, чтобы не огрести еще больше. Лучше прикинуться бедной овечкой, а самой быть хитрее, ища методы выхода из ситуации. Но когда я вообще кого-то слушала. Наивно полагала, что мне это все не понадобится.

— Не дергайся. Бесполезно, только силы теряешь, — голос у него глубокий, пронизывающий, тембр такой, что я ощущаю его каждой клеточкой, и по коже прокатываются мурашки. Замираю, и рука на моей шее разжимается. Уже не до крика и сопротивлений. Глотаю большую порцию кислорода и тут же закашливаюсь. Нормально надышаться мне не дают – на мой рот ложится широкий скотч. Липкая лента стягивает кожу и намертво прилипает, вынуждая меня часто дышать через нос. Дверь машины захлопывается, и вот тут мне становится страшно. До такой степени, что покалывают руки и немеют губы.

Мужчина обходит машину, садится за руль, блокирует двери и медленно едет по дворам. Я не знаю, кто этот мужчина и что он от меня хочет, но в голову сразу лезут страшные сводки криминальных новостей, там, где в оврагах находили мертвых изнасилованных и истерзанных девушек. И насилие – не самое страшное, что мне может грозить.

Я девушка не из робкого десятка. Но впервые в жизни понимаю, что такое ступор и шок. Мне не просто страшно, мне жутко до холодного пота.

Мамочки, я боюсь боли.

Очень боюсь боли… В детстве мне даже прививки не ставили, потому что я падала в обморок только от вида шприцов. А этот мужчина явно везет меня не на каруселях кататься.

Вдруг в машине раздается треск рации.

— Объект «два» вышел из клуба. Звонит, – трещит голос из рации. И в эту же секунду в моей сумке на сиденье раздается телефонный звонок.

О боже, это они о Вадиме.

Понимаю, что со связанными руками и заклеенным ртом я не отвечу на звонок, но хватаю сумку, выгибая кисти, пытаясь достать телефон.

У меня резко вырывают сумку, настолько сильно, что ломается несколько ногтей почти под корень. Мычу от боли. Похититель открывает окно и просто вышвыривает сумку в темноту.

— Объект «два» сел в машину и уехал в сторону перекрёстка.

— Понял, продолжать следить, я перезвоню, — отзывается мой похититель.

Пытаюсь дышать и начать мыслить здраво. Он не один. За нами следили, значит, покушение все же спланированное. Следовательно, передо мной не маньяк. Очень надеюсь, что не маньяк. Я молюсь, чтобы это было похищение с целью выкупа. Мой отец известный бизнесмен. От этой мысли становится легче. И я начинаю лучше соображать. Всматриваюсь в окно, пытаясь понять, куда меня везут, запоминаю дорогу, улицы, повороты, повторяю про себя адреса.

Но когда мы выезжаем за пределы города, теряюсь. Я не знаю эту трассу, за окном мелькает сплошной лес и ничего больше. А дальше меня вновь охватывает паника, поскольку мы сворачиваем на проселочную дорогу, освещение заканчивается, и впереди непроглядная тьма. Не знаю, где я и куда меня везут. Как легко можно поменять принципы. Изнасилование уже не кажется мне самым худшим, лишь бы в лесу не закопали. Это же может быть не денежный интерес, а месть отцу.

Дергаю руками со всей силы, пытаясь содрать скотч, которым связана, но только усугубляю ситуацию, липкая пленка режет запястья, а я все дергаю и дергаю руками в какой-то истерике, раня себе руки. Словно схожу с ума. Подобное не может происходить со мной!

Машина останавливается, похититель выходит, а за окном что-то мерцает. Всматриваюсь. Озеро. Небольшое озеро в лесу, над которым висит яркая огромная луна, отражаясь в воде. Красиво. Вот в этом озере меня красиво утопят.

Сглатываю, чувствуя, как начинаю дрожать, словно в лихорадке. Мамочки.

Я не хочу умирать.

Я папе не сказала, что люблю его.

Я маме с утра нагрубила.

Я не хотела, чтобы так вышло.

Я, в конце концов, не любила никогда за свои двадцать четыре года. И меня никто не любил, чтобы очень глубоко и по-настоящему, насмерть. А не как Вадик – ради выгоды. Я ничего в жизни еще не успела…