Кирпичи 2.0. Авторская редакция

Глава 10. Лох — это судьба

После того как меня с позором прогнали с планерки, я с камнем на сердце пошел к нашему кабинету. Мне не хватало воздуха, захотелось проветриться. Я вышел на улицу, добрел до скверика, где несколько дней назад сидел с Лехой, и долго думал.

Ничего страшного не случилось, совещание у шефа было обычным делом по понедельникам. Поэтому я собрался и вернулся в офис.

Перед дверью выронил папку, и из нее посыпались отчеты и графики. Когда я аккуратно, стараясь не помять страницы, собирал все, услышал за дверью оживленный разговор. Обо мне.

Первая мысль — как ни в чем не бывало войти в кабинет. Ведь подслушивать нехорошо. Но потом стало любопытно. «Никогда никому еще не мешало знать истинное отношение окружающих к тебе», — подумал я. Очень тихо подкрался на корточках к двери и стал слушать. Пару выпавших страниц оставил на полу: если бы кто-то увидел меня в таком положении, у меня была бы возможность хоть как-то объяснить свои действия. За дверью слышался голос Бородаенко:

— ...обнаглел он совсем! Заметили, как он разговаривает теперь? А ходит? Словно аршин проглотил. Ты бы видел, Панченко, как он оделся сегодня! Когда на планерку опоздал. Вырядился, как на свадьбу. Лопух. Еще и духами облился: несло он него, как от парфюмерной фабрики.

— Саша, ну зачем ты так, — перебил мягкий вкрадчивый голос Гараяна. — Все люди меняются, и Сережа — не исключение.

— Да он же чмо, Левон, — с нескрываемым презрением в голосе сказал Панченко. — Жаль, я не видел этого цирка. Он что, думает: нарядился, как клоун, одеколоном побрызгался — и крутой стал? Лох он, и относиться к нему надо, как к лоху.

Я слушал и чувствовал, как лицо заливается краской. Сердце сильно колотилось, я боялся, что его стук слышно там, за дверью. Я старался успокоить дыхание, но ничего не получалось. Страшно захотелось курить.

— Да, может, просто влюбился парень, — предположил Гараян. — Я когда на Миленку запал, тоже расфуфыренный ходил. А вспомни себя, Саша, когда ты за Маргаритой ухаживал. Я тебя тогда еще первый раз побритым увидел.

— Кстати, Александр Витальевич, — встрепенулся Панченко, — у вас что-то было с ней?

— Конечно, стажер. А ты думал? Что я, как Резвей, буду годами вокруг Лидки виться? Цветы, ресторан, переспали — и все, прости-прощай, мы разошлись, как в море корабли.

— Ну, Вы орел, дядя Саша! — сказал Панченко.

— Да, стажер, я такой! — подтвердил Саня.

И оба заржали.

— Помню, как-то бухали мы... Где-то полгода назад, помните? Тебя, Панченко, тогда еще не было у нас, можешь не тужиться, не вспоминать. Резвей еще тогда был с нами, Левон, ты-то должен помнить. Потом он упился в хлам, ползал вокруг Фрайбергер на коленях и шептал: «Я люблю тебя, Лида!».

Радостный гогот ударил по ушам. Я помнил ту историю смутно, уже почти забыл, поскольку действительно выпил тогда сверх меры.

— А Лидка что? — спросил Панченко.

— Лидка? Лидка сказала ему что-то типа: «Повторишь это, Резвей, когда будешь трезвей». Резвей стал рубаху на груди рвать, копытом бить, что трезвый он, как стеклышко, а потом проблевался, лошара, прямо ей под ноги... Короче, лох — это судьба... Ха-ха!

Я и не заметил, как сзади подошла вернувшаяся с планерки Лидка.

— Резвей, что ты тут делаешь?

— Я? — пробормотал севшим голосом. — Ничего. Отдыхаю.

Я и забыл про выдуманную версию о подбирании выпавших отчетов.

Лидка насмешливо посмотрела на меня и сказала:

— Ну, отдыхай, отдыхай. Пройти дай только.

— Проходи, — прошептал я, собрал выпавшие страницы и, ничего не видя, двинулся по направлению к туалету.

Еле передвигая ноги, шел, шаркая, как старик. Из кабинета донесся строгий голос Лиды.

— Над чем веселитесь так, ребята? — строго спросила она. — Работы нет, что ли? Так я подкину!

— Резвея обсуждали, Лидия Романовна! — сказал Панченко. — Кстати, а где он?

— Сидел минуту назад под дверью, отдыхал, как он мне сам сказал. Судя по всему, грел уши...

***

К счастью, в туалете было пусто. «Я — чмо и лох, лох и чмо», — думал я. В голове звучала песня: «Лох — это судьба».

Совсем недавно я стоял здесь же, курил, но мысли были радужнее. Тогда мне казалось, что все будет просто. Изменить линию поведения, имидж — и все сразу станет хорошо. Как в сказке. Черта с два!

Из подслушанного разговора коллег о себе я не узнал ничего нового. Кроме одного. О том, что Лидка просила повторить признание в любви, когда я буду трезвым.

Я забыл это. Или не услышал ее слова, потрясенный фактом своего признания в любви. В памяти отложилось лишь признание и то, как меня внезапно стошнило Лидке под ноги. Полгода прошло, память, заботясь о душевном равновесии, потихоньку стерла все неприятное и стыдное, что было в прошлом. Хорошо, что для Бородаенко это не неприятное воспоминание, а веселый эпизод из офисной жизни. Хорошо, что он мне его напомнил...

Е-мое, да о чем я думаю? Сам на грани увольнения, отношения с коллективом безнадежно испорчены, все окружающие считают меня лохом и держат за чмо. Тут не о Лидке надо думать.

Я-то, дурачок, поверил в себя. Да, раньше на мне ездили. Использовали. Но относились хорошо. А сейчас? Сейчас все думают, что у меня помутнение рассудка. Что я оборзел. Съехал с катушек и позволил себе вещи, недопустимые для «лоха обыкновенного».