Минута

Я осторожно вошла в комнату, которая, была местом ее работы. Комната не представляла собой ничего особенного, пожалуй, таких миллионы - тесная темная комнатушка, с безвкусными дешевыми картинками на потускневших обоях с дурацким рисунком, напоминающим какую-то грязь… Комната, в которой нет солнца, комната, ради которой она ушла.

Я села. Мне стоило огромных усилий сосредоточиться и посмотреть на нее. Это же лицо смотрело на нее несколько лет назад, те же глаза смотрят сейчас, но уже совсем по-другому. Я медленно изучала ее взглядом. Каждое движение моих пристальных глаз, бегающих по телу этой «незнакомки» было воспоминанием каждого мгновения, минуты утраченной и потерянной когда-то жизни.

   А она совсем не изменилась: тоже чуть стареющее, но еще очень красивое лицо с глубокими глазами, только теперь в них чего-то не хватало. Мне даже на секунду показалось, что она, каким-то странным и волшебным образом, отделена от всего этого натянутого и перетянутого мира, такая далекая и такая чужая женщина.

   - Подождите, пожалуйста, - недовольно протянула она, не отрываясь от компьютера и нагроможденных на столе бумаг. - Минут пять, я сейчас освобожусь.

Я не шевелилась. В этот момент, я, очевидно, должна была ненавидеть ее, но ничего подобного внутри меня не было. Я давно перестала это делать. Я просто устала от этого. Жить, постоянно ненавидя кого-то невозможно, ужасно. Ненависть выматывает, сводит с ума, доводит до истерик. Теряешь себя, друзей, жизнь… Меня привела сюда надежда. Глупая, возможно, и все-таки окончательная и непоправимая.

Мне, вдруг, отчаянно захотелось, чтобы она не поднимала своих чужих и далеких для меня глаз, захотелось, броситься вон из этой мрачной комнаты, захотелось, оказаться в совершенно другом месте, затеряться на огромной планете… Мне хотелось бежать от нее, от себя, от всего, что нас связывает, но я не бежала. Я просто сидела на скрипучем стуле и молчала. Я жалела и винила себя за то, что пришла к ней, за то, что так и не смогла понять, что все давно закончено и, что на самом деле, нас уже ничего не связывает. Ведь я упорно не хотела это понимать, глупо верила, что настанет день, когда я верну то, что потеряла, то, что принадлежит только мне. И вот теперь, это ужасное ожидание открыло мне глаза на реальность, которую я упорно отталкивала все эти годы. Но я же ни в чем не виновата, я ничего от нее не жду или хочу так думать, я просто надеюсь, удивляясь себе и одновременно смеясь над собой.
   Все это время я мечтала открыть для себя нормальную жизнь, непохожую на эту действительность, нормальную, насколько это возможно, и все-таки необыкновенную, по своему могуществу столь же действительную, как сама, так называемая, действительность. Вот и вся мечта. Вместо страха, который живет в моем сердце.

   Именно страх позволил ей уйти, оставить меня, бросить, как ненужную вещь, без которой можно обойтись, и, которая, очевидно, мешает. Именно страх внушал мне глупую дикую нерешительность, каждый раз, когда я пыталась подойти к ней на улице и сказать: «Извините, я ваша дочь, которую вы бросили, но я вас люблю», именно страх, будил меня кошмарами ночью, заставляя в панике искать ее дома, убеждаться, что ее нет, и снова вспоминать это далекое лицо, глаза и руки. Желание, чтобы она оказалась рядом, желание вернуть давно потерянное.

Она лишила меня чего-то огромного, без чего нельзя, заставив жить лишь этой потребностью. Она просто ушла, а я пыталась понять почему, каждый раз, ловя себя на том, что я ежеминутно ищу ее глазами, среди тысячи прохожих незнакомых людей, и, каждый раз мне казалось нелепым и бессмысленным, что ее нет.

Ее не было. Кажется, что пол жизни ее не было. И вот, я сижу рядом с ней, таким близким и таким бесконечно чужим человеком, вспоминая все эти годы, которые я никогда не смогу оставить в прошлом. Я знала все про нее, она – ничего про меня.

Мне так безнадежно хотелось верить, что она помнит ту маленькую девочку, когда в тот заключительный день, ее заплаканные ничего непонимающие глаза, выражали то, что называется детской любовью – любовью к матери.

Меня вдруг охватила какая-то жуткая паника, я чувствовала, что еще чуть-чуть и что-то произойдет, что-то должно было произойти, но ничего не происходило. Она все так же спокойно сидела в своем кресле, время, от времени роясь в бесконечных бумагах и записывая что-то. В диком ожидании я старалась овладеть ритмом своего дыхания, дрожью своих пальцев, все казалось мне нелепым и бессмысленным: эта женщина, эта комната, мое присутствие в этой комнате, моя жизнь.… А вообще, что я здесь делаю? Зачем я здесь? Неужели я хочу что-то изменить этим? Неужели я верю в это? Глупо и смешно. Я рассердилась на себя в очередной раз и нервно заерзала на скрипящем стуле. Нужно бежать отсюда. Корабль идет на дно, всем покинуть судно! Да, только вот плавать я не умею… Тону вместе с кораблем.

   И в этот самый момент, как только я потянулась к двери, она, совершенно неожиданно, выйдя вдруг из своего безразличия, подняла голову и посмотрела на меня внимательно и осторожно, естественно и в то же время как-то нереально. Первый взгляд за многие годы. Вот она минута, которую я так долго ждала, ради которой я здесь. Минута счастья? Минута боли? Ненависти? Злости? Отчаянья? В эту минуту исчезло все: место, время, - осталась только эта комната, я и она.

Все во мне кричало: «Это я! Я!». Мое сердце бешено колотилось, а пальцы дрожали. Вот-вот и она, наконец, узнает меня. Я чувствовала, как из-под моих век выступали слезы усталости и смущения. Я молила кого-то о чем-то, лишь бы кончилось это мучительное ожидание. И тогда, точно вдруг отказавшись от всех вопросов, жестом, выдающим равнодушие и примиренность, она швырнула мне через стол салфетки.

- Утрите сопли, вы на собеседование пришли, а не на похороны, – она резко подняла брови, пригляделась и нерешительно добавила: - Мы знакомы? Кто вы?

Вот как это бывает. Ее глаза, которые смотрят на меня, как на тысячу таких же, сидящих на этом неудобном стуле, как на чужого человека, как на никого. Я заколебалась, но ответила правду – я знала, что это правда:

- Никто.

Что-то вдруг поднялось во мне, что-то не совсем понятное, но точно пугающее и одновременно пустое. Мне понадобилась еще минута, чтобы понять что это – минута разочарования. Я горько рассмеялась над своим же «никто», подняла сумку с пола и медленно потащилась к выходу, чтобы навсегда уйти и забыть эту незнакомку в ее мрачной комнате, эту женщину, которая никогда не была мне матерью, и, которая, вероятно, никогда так и не вспомнит, что у нее где-то есть взрослая дочь, и, что именно она сидела с ней в этой душной комнате, полной фальши.

Медленно спустившись по лестнице, я все еще чувствовала на себе ее взгляд. Прожигающий, равнодушный… Выйдя на улицу я остановилась.

Передо мной вдруг пронеслась вся жизнь, и я улыбнулась, думая о том, что жизнь можно вспомнить за одну минуту, причем, самое грязное и страшное вспоминалось куда проще, чем все хорошее и приятное. В эту минуту я вернулась назад, я стала тем беспомощным ребенком, который в жутком болезненном непонимании не находил свою маму, в то время, как она просто не способна была ничего понять. Тогда и сейчас.

   Когда я обернулась, передо мной стояла она. Тихо и мягко, опустив свою руку мне на плечо. Та самая далекая и чужая женщина с горьким и жалким лицом. Стояла и смотрела на меня в тупой нерешительности. Интересно, сколько времени она была у меня за спиной?

Мне так не хотелось переживать всю эту глупость еще один раз. Я набросила на плечо сумку, и ничего не говоря, решительно быстро двинулась в сторону автобусной остановки.

- Подожди! – Послышался голос, какой-то другой, непохожий на тот голос, голос прошлого. – Ну, подожди же…

Я ускорила шаг, чувствуя, как слезы вновь выступают на глазах, но через минуту она догнала меня и сжала мои плечи руками, пытаясь остановить. Я посмотрела на нее, абсолютно ничего не чувствуя в этот момент.

- Хмм, ты даже не помнишь мое имя, – я вырвалась и резко оттолкнула ее в сторону. – Просто забудь, делай то, что всегда умела.

- Поверь, я сожалею,- испуганно заговорила она.

- Ну, нет, мне не нужны твои сожаления. – Я пыталась не слушать ее, мне не хотелось выслушивать оправдания, которые ничего для нее не значат и ничего не изменят.

- Но прошло же восемь лет… Ты изменилась, естественно, что я тебя не узнала….
Еще удар. Ради этого я пришла?

Неожиданно я повернулась к ней, я посмотрела ей прямо в глаза, впервые я не побоялась этого, и тихо поправила:

- Двенадцать лет.

Она смотрела на меня со своим сожалением, а я на нее, с каким-то презрением, от чего на душе становилось гадко и мерзко. Мне даже показалось, что ее щеки намокли от слез, но это было не так. Все было не так. Теперь я это понимала. Внутри себя я безумно хотела, хотя старательно отказывалась от этой мысли, чтобы она сказала: «Прости», чтобы нашла себе нормальное оправдание, чтобы обняла меня и засыпала вопросами, чтобы все оказалось не так, как оно есть. Она переубедила бы, настояла на своем и меня не отравляли бы больше эти раздирающие мучительные чувства. Но вместо этого она внимательно смотрела на незнакомку своим изучающим виноватым взглядом, и эта незнакомка видела, что в ее глазах не осталось ничего родного.

Что она чувствует в эту минуту? Жалость? Наверное, и потому она здесь. Я вдруг поняла, что она никогда меня не обнимет и не расспросит о моей жизни, не поможет мне облегчить душу, никогда не восполнит все то, чего меня лишила, никогда не будет мамой, ей это и в голову не придет. Разве я виновата, что была помехой в ее жизни? Разве я виновата, что родилась? Почему за все должна отвечать только я одна? Я уже достаточно ответила. Нам с ней никогда, никогда не простить друг друга!

И вдруг, она взяла мою руку и сжала ее своими тонкими влажными пальцами. Я пыталась придать этому какой-то смысл. Это мгновение было пропастью, развернувшейся между мной и ее движениями, тяжестью и пустотой вокруг, напряженной пустотой. Этот жест – мокрые ладони, сжимающие мою руку, - был каким-то нелепым выражением жалости, будто она пыталась этим загладить вину. Она сожалела и сочувствовала таким странным и глупым образом.

- Зачем ты пришла? – тихо спросила она, отпустив, наконец, мою руку. Сочувствие кончилось, сожаление тоже куда-то исчезло. На ее лице был только этот вопрос.

   Я выдавила из себя кислую улыбку. Что ж, почему бы и нет:

   - Я почему-то поверила, что все можно изменить… Я пришла, чтобы сказать это, но я ошиблась. – Я остановилась и осторожно посмотрела на нее, пытаясь угадать, о чем она думает в эту секунду, но в ее глазах я увидела только испуг. – А еще я хочу, чтобы ты ответила… - на мгновение я замолчала, сглотнула слюну и спросила: - Почему ты ушла?

И тут я заметила, что легкий испуг уступил место страху, от чего во мне шевельнулось раздражение.

- Прости, - сказала она так мягко и так неестественно, что я даже рассмеялась над такими, слегка запоздалыми словами. – Я испугалась… Испугалась быть просто мамой. Я хотела большего.

Вот оно долгожданное «Прости»! Так вот как это бывает: столько лет ты ждешь этого, а тебе кидают это в лицо вот так, коротко и просто, как салфетки, чтобы вытереть сопли, и, вновь оставить все как есть. Я думала, что это принесет мне облегчение, но было по-прежнему больно.

- Я давно простила тебя, а все остальное уже не имеет значения.

Я лгала. Мне хотелось сказать ей, что я лгу, что на самом деле все это имеет большое значение, что она мне необходима и, что я никогда не смогу простить ее, но все вдруг становилось бессмысленным, никому ненужным, как и я сама. Для нее меня уже давно нет. Как она сказала, восемь лет. Ну, что ж, пусть будет восемь. По крайней мере, она не притворяется, что все эти годы меня любила и безумно скучала. И на этом спасибо.

Конечно, я отдала бы все на свете, чтобы она хоть раз посмотрела на меня совсем другими глазами. Чтобы она стала другой, чтобы все стало другим. Наверное, это глупость, ведь я заранее знаю, что этого никогда не произойдет.

Я смотрела на нее потерянная. Я видела, что она верит в мою ложь. Она всегда хотела в это верить. Моя ложь означала, что я больше никогда не появлюсь в ее жизни. Мы обе это знали, и она была счастлива. Теперь ей будет легче жить с этим.

Мы стояли напротив друг друга, скованные тяжелейшим молчанием, и хотя, город ревел, вокруг было как-то странно тихо, будто нечто из космоса отделило нас от общей массы и погрузило в бесконечную тишину, пытаясь подслушать наш разговор. Эй, братья по разуму, подарите мне другую жизнь, я ее заслужила!

Она опустила глаза, тяжело вздохнула. Ждет. Я понимала, что мне нужно уйти первой, уйти сейчас, нужно закончить все это. Я чувствовала, исходящее от нее облегчение. Она здесь только за этим. Улыбнувшись ей в последний раз, я побрела вдоль сырых улиц и высоких зданий, оставив ее в одиночестве. Навсегда.

   «Я больше никогда не заставлю тебя чувствовать эту вину. Никогда не помешаю тебе хотеть большего. И я никогда не забуду тебя. Я люблю тебя. Ты свободна, мама».

(с) Анна Вернер Ухо (Остроухова), 2010 г. Финал конкурса "Радуга", рассказ переведён на итальянский язык.