Об одном детстве

Альдингу девять.

Альдингу очень холодно.

У брата тёмная рана выше виска, лицо всё бело; брат дышит со свистом, ладонь в руке Альдинга уже ледяная – ладонь покойника.

И Альдингу холодно – и страшно до крика.

Только Альдинг не плачет.

Лорд-канцлер тоже не плачет – он тяжело смотрит от дверей, у него злое усатое лицо, глаза от вина и усталости красны, под глазами тени.

На другой день после похорон он снова напьётся и попытается избить матушку… мачеху.

Альдинг не позволит.

***
На улицах ветер – ливень и ветер. И заперты лавки – все, даже чужеземные. Менялы, ростовщики и скупщики боятся погромов.

Своим просто нечем торговать. И нечего есть: в их герцогстве платят за горелый хлеб серебром.
Старый король слаб.

Дикарские женщины ходят в золоте. В чужом.

Альдинг мёрзнет на ветру.

У двери меняльной лавки прячется от дождя какая-то рыжая кудрявая фройляйн в цветастом выгоревшем платье – своя, из королевства, не то актёрка из самых нищих, не то гулящая.

Альдинг вчера ей отдал из жалости свой хлеб и был дома бит.

Но у него есть хотя бы какая-то еда.

У горожан – нет.

***
А мёртвого Рихарда он, слава Княгине, так и не видел. Стоял и кутался в старый свой серый плащ; пытался согреть дыханием ладони, но это не помогло.

Потом обнял мачеху.

На мёртвого брата он не смотрел. Смотрел на отца – на лорда-канцлера, и лорд-канцлер хмурился, сердито поджимал губы, запахивал северный тёплый плащ на лисьем меху.

А матушка – мачеха – стояла вся бледная.

И дул ветер.

…Альдингу не уснуть.
Он мёрзнет, кашляет, смотрит, как тихо качаются за окном старые деревья – качаются, качаются, и воском пахнет, и травами, отварами мачехи – матушки – от чахотки.

Отвары не помогали.

***
А братец приходит вечером – приходит, садится, болтает ногами в старом лорд-канцлеровском кресле. Читает Манфреда Трирского – “О призывании духов”, старый кодекс, потрёпанный – Альдинг его узнал по тёмной в полумраке картинке с Охотой Государыни.

Не книга – тень книги: их старая, настоящая лежит на столе.

У братца спокойное бледное лицо. Он смотрит на Альдинга и говорит:
– Не бойся.

– А я и не боюсь, – и Альдинг садится на постели, обхватывает замёрзшими руками колени. В опочивальне холодно, разумеется – а лорду-канцлеру, разумеется, жалко дров. Альдинг кашляет в ладонь. – Я рад тебя видеть, Рихард.

Он рад настолько, что выбирается из-под одеяла и подбегает по холодным полам – прямо по камню босиком. А братец смеётся, не вставая из кресла, и голову склоняет к плечу:
– Не боишься, что я демон?

От Рихарда жар, как от неблизкого пламени.

Альдингу смешно.

– Если ты демон, где твои крылья?

И Рихард снова смеётся – весело, как при жизни.

Лицо у него белое, белое, дымное, прозрачное.
И крови на виске нет.

За стенами воет ветер, громко, тоскливо, и капли дождя ударяют в витражное стекло.
В комнате тепло.

...И матушка тоже его видит.

Мачеха, мачеха.

Альдингу не страшно.

***
Через пятнадцать лет умрёт старый Карл.

Над приграничными имперскими крепостями пылают соколиные стяги. В новой столице шепчутся: у императора в Тёмные Годы, пятнадцать лет назад, кочевники голову проломили старшему брату.

Прошёл не по той стороне улицы.

Мальчишка брата, наверное, любил.

Теперь на правильную сторону улицы сгоняют кочевников.

Рудники полны.

О гвардии государя говорят шёпотом.
Громко – страшно.