Оскол

Глава 6. Праздник Сталинской авиации

18 августа 1940 года наш ОСОАВИАХИМовский лагерь готовился к празднику. С утра девчонки-инструкторши обклеивали стадион портретами героев-летчиков, курсанты готовились к праздничному шествию, а мы с Веткой Полтавцевой копошились в небольшом помещении под трибуной, вытаскивая портреты Вождей и вручая их делегатам от отрядов. Вскоре остался только Клим Ворошилов, но его начальство почему-то сказало не выдавать. Мы поставили бывшего наркома у стенки, но едва отошли, появился завхоз Карпенко.

— Ни, хлопцы, — сказал Карпенко, освобождая антресоль. — Придумали тоже! Не место маршалу у стенки.

— А чем не место?

— Тю! Прошлого раза там Фельдман* стоял.

Завхоз вытер лысину кепкой и решительно взялся за угол стенда.

— Ворошилова на чердак тащите, мы с ним германца под Харьковом рубали в восемнадцатом.

Мы затянули первого красного офицера, сверху поставив макет тачанки. Я порезал палец о миниатюрный облучок, а Ветка, у которой дядька, лыжный доброволец, вернулся с финской войны инвалидом, ругнулась тихо:

— Ты б с ним лучше под Выборгом чухонь рубал. — И сполоснув руки из крана с висящим шлангом, вышла на улицу.

Трибуны к этому времени расцвели багрецом флажков, собранных по всему лагерю.

— Твои когда будут? — спросил я чихающую пылью Ветку.

— Эти охламоны закончат, и начнется тренировка.

Юные стрелки соревновались отчаянно и основательно, так что авансировать минут двадцать на личные дела я успевал и попросил Полтавцеву приглядеть за моей группой, если не подоспею вовремя. Ветка кивнула:

— Заметано. А ты тогда отдай Далматовой вот это, — Совета протянула мне бумажный пакет с вещами: футболка, небольшая книжка без обложки и круглое зеркальце. — Вы, вообще-то, чего у меня тогда в комнате делали?

— Я ж тебе говорил.

— Говорил. А теперь расскажи, что было на самом деле. А то, как вафли мои жрать да на кровати валяться, так это вы можете, а… — Не выдержав, Полтавцева засмеялась. — Ну и рожа у тебя сейчас.

— Ветка, ты чего несешь, дура.

— Ладно, не пыхти. Иди уже, куда хотел… А что за срочность у тебя — скоро ведь шествие начнется?

— Дело у меня. Срочное.

— А ну, а ну… поподробней пожалуйста, — сказала Ветка, наклонившись ко мне.

Я заерзал.

— Да ну, там, в общем… — Веткина голова склонилась еще ближе, почти к моему лицу. — Ты никак шалить начал? — она ехидно прищурилась. — Говори с кем!

Я сделал неопределенно-изворотливое движение, которого хватило бы вместо объяснения любому культурному человеку. Но не Полтавцевой. Наоборот, она двинула меня кулаком в бок, понуждая к раскаянию.

* Фельдман Б.М. — председатель ОСОАВИАХИМа до 1937г. Расстрелян.

— Признавайся! — и, прижавшись совсем уже неприлично, подставила ухо. — Можно шепотом.

Хотел я ей дурацкость сказать и ущипнуть пониже спины — даже руку на талию положил. Но не успел. Сзади грохнуло остро и глухо. И обернувшись, мы увидели Астру возле перевернутого ящика с флажками.

— Ты чего, Далматова? — спросила Ветка.

— Я ничего.

Астра тяжелым взглядом проводила мою руку, сползающую с Веткиной задницы, и продолжила:

— А вот зачем ты, Совета, чужих…

Запнувшись, она стала наматывать на локоть веревку с флажками из ящика, выдав напоследок с подделанным безразличием:

— Вас, товарищ Полтавцева, в медпункт просили зайти.

У Ветки аж лицо вытянулось. Взгляд прыгал с меня на Астру. Приподнялись длинные руки. Большие глаза делались еще больше в разбуженном понимании происходящего. А потом уголок рта ехидно пополз вверх, без слов произнося приговор: «дура, говоришь, Саблин… ну-ну…».

Полтавцева за полсекунды смылась, а принцесса, домотав на руку флажки, швырнула их мне под ноги со всей силы. И так же быстро убежала.

Я постоял, хлопая ресницами, а потом захохотал. Придурковато, но радостно и громко. Только что две девчонки было со мной, потом бац — и обе в разные стороны.

Вещи, забытые Астрой в т о т вечер, были как перо жар-птицы: я все глядел на них — была-таки принцесса! Но сейчас они были грустным эхом прошедшего, тенью мечты, душевной Альгамброй*, хранящейся в картонной коробке. И расстаться мне с этим сокровищем было труднее, чем Фебу с лавровыми вениками**.

Ладно, отдам вечером.

Положив бумажный пакет на койку, я умотал «по делам», а когда вернулся, вместо него валялся лишь мятый френчик моего соседа Степы. Сам он дул в шишки утюга, собираясь гладиться.

— А где вещи?

— Какие?

— Ну, книжка из эпохи 1905 года, зеркальце… футболка.

* Альгамбра — сказочный дворец, полный сокровищ.

** Преследуемая Фебом нимфа была превращена своим отцом в лавровое дерево, с листьями которого этот мифологический персонаж не расставался.

— Черная?

— Зеленая.

— Да были вроде, но ты лучше у Юрочки Жукова спроси, он передо мною гладился.

— А какого он тут…

— Тебе что, жалко? Доска одна для всего коридора… И вообще, какие футболки могут быть! Праздник, оденься прилично.

— Да не моя она!

Степа присвистнул.

— Тогда давай искать.

Недоумевая, я рылся в тумбочке, вынимал и снова укладывал, заглянул под матрац, поднес к свету коробку. Пропали вещи Астры, будто и не было…

— Здравствуйте! — В окне я увидел Варю Халецкую.

Половина наших стрелков — девушки. Не знаю, какими были они в городе: веселыми или занудными, красивыми или не очень, умными или глупыми, счастливыми, противными, компанейскими. Кто знает? Но здесь они были здоровы, шумны и симпатичны. Интересно, почему? С едой не так чтобы — иногда в столовке чай да хлеб скверной выпечки. Режим не артековский: кроссы, заплывы, ночные шатания по азимуту, физподготовка. Жили в палатках и щитовых бараках с дырками.