Поцелуй-трава и бедовая голова

Пролог

Веретено тихо жужжало у меня в руке. Куделька щипалась, нитка тянулась, огонь потрескивал в печи, пахло гречневой кашей – разопрелой в печном жару, с вытопленным сальцем, с обжаренным лучком… Было мне тепло и спокойно, как вдруг сова на жердочке под потолком раскрыла круглые глаза, растопырила клюв, завертела головой и трижды ухнула.

- Ещё кто-то та-а-ащится, - зевнул чёрный, как уголь, кот, лежавший на коврике возле моих ног. – Ночь на дворе. Куда их несёт? Хоть бы поутру приходили…

- Ты не мяукай там, а черепа зажги, - сказала я сердито и отложила прялку.

Впрочем, сердилась я не на кота, а на того остолопа, которому, и правда, не спится в ночь глухую. И принесла же очередного дурака нелёгкая!..

Кот потянулся, мягко и упруго – будто ивовая ветка согнулась, я приоткрыла дверь, и он так же гибко юркнул за порог, в предночную темноту.

Тем временем я окунула руки в ковшик с водой, похлопала себя по щекам, постучала подушечками пальцев по лбу, взъерошила волосы, прошептала заветное словцо, и вот уже на меня глянуло моё отражение – моё и не моё. В это лето мне исполнилось двадцать три, но в зеркале отразилась старуха лет восьмидесяти, седая, морщинистая, с крючковатым носом до подбородка, со впалыми губами, и маленькими поблекшими глазами без ресниц.

Эх, хороша!..

Я полюбовалась на себя, улыбнулась, показав единственный зуб, и в который раз мысленно поблагодарила Коша Невмертича за то, что открыл преображающее заклятье. Насколько легче жить в наше время девушке, знающей, как вмиг превратить себя в старуху, чуть покрасивее жабы.

- Мя-я-яу-у-у! – раздалось со двора дикое завывание Одихунтьевича.

Это был условный знак, что гость уже возле тына. Я взяла метлу, прокашлялась, чтобы говорить хриплым голосом, и вышла на крыльцо, пинком распахнув дверь.

Привычная картина – за тыном шумит ночной дремучий лес, на кольях черепа горят пустыми глазницами и щёлкают зубами, а перед воротами-заворотами стоит очередной добрый молодец и от страха клацает зубами почище черепов.

Через доски ворот мне было плохо его видно – только рубашка белела в темноте. Или это была его побледневшая физиономия? Ну не суть. Главное, чтобы побыстрее его спровадить, а то каша переварится.

- Фу-ты! Фу-ты! Никак русским духом пахнет?! – гаркнула я, потянув носом в одну сторону, а потом в другую. - Кто посмел меня потревожить? Кому жизнь не мила?

- А-а… я-а… м-мне-е… - раздалось блеяние по ту сторону забора.

Я подождала ещё, но ничего более толкового не услышала.

- Баран, что ли? – спросила я, сунув метлу под мышку.

Одихунтьевич скакнул мне прямо на голову, и я увидела, как на воротах заплясали зелёные отблески от его горящих глаз.

- Д-другак, Поспешаев сын… - послышалось хоть что-то похожее на человеческую речь.

- Чудесно, - прорычала я. – И что тебе здесь сдалось, Дурак, Поспешаев сын? Спешишь к пращурам отправиться?

По ту сторону испуганно икнули, а потом снова заблеяли:

- К-коня хочу у тебя попросить… богатырского…

- Ах, коня-я? – зарычала я ещё грознее. – А знаешь ли ты, Мертвак, Поспешаев сын, что мои кони – они за золото не продаются, за драгоценные камни не вымениваются?

- Лю… любую службу тебе сослужу, сударыня Ягища, - залепетал этот Другак-Дурак.

- Прямо любую? – усомнилась я.

- Что прикажешь! Всё сделаю! – выпалил он уже пободрее и с надеждой.

- Не тяни, - зашипел Одихунтьевич мне в ухо, - а то бояться перестанет.

- Уйди, тварь хвостатая, - прошипела я в ответ и скинула его с головы на крыльцо.

Кот приземлился на все четыре лапы, выругался неприлично и витиевато, а потом задрал заднюю лапку, принявшись вылизывать то, что в приличном обществе показывать не полагалось.

- Тебе зачем конь, паря? – спросила я, поудобнее перехватывая метлу и предвкушая скорый и вкусный ужин в компании кота и совы.

- Мир посмотреть, себя показать…

- Так и быть, - милостиво согласилась я. – Есть у меня три условия. Выполнишь их – получишь коня богатырского.

- Всё, что прикажешь! – послышалось из-за ворот уже радостно.

- Люблю согласных, - важно начала я, пристукнув палкой метлы по крыльцу. - Ты, я вижу, справный молодец, давно таких не встречала. Поэтому первое условие такое – проспишь три ночи в моей постельке! – тут черепа, как один, повернулись на шестах и осветили меня горящими глазами с головы до ног.

Во всей, так сказать, красе.

- Ну, согласен? Тогда заходи, - я сунула в рот два пальца и оглушительно свистнула, вспугнув с ближайшей ёлки стаю ворон.

Ворота ухнули и сами открылись, скрипом петель заглушая дикое воронье карканье.

Я успела заметить мелькнувшую в темноте белую рубашку, а потом даже через поднявшийся птичий шум расслышала треск валежника в чаще – это храбрец-удалец удирал во все лопатки.

Ещё раз присвистнув ему вслед, я заорала, махая метлой и пугая ворон ещё больше: