Предвестники бури

Глава первая. Предчувствие

Душа его жила в отчаянии и боли,
Всесильных и могучих ввергала в страх, 
Глумилась, жгла сердца и покоряла волю,
Стремилась к жизни, но обращала в прах…

Мэрил Юрс,
«Жизнь Отгара», 
II ЭЗП

Рубиновый рассвет опалил небосвод. Туман, что вязким белым дымом ютился у подножия все прошедшие томительные часы ночного ожидания, пришел в движение и поспешил скрыться под листвой золотых деревьев, кои величавыми истуканами охраняли берега Агнии. Седая мгла, сгущавшаяся в оврагах и лощинах, поредела, обратилась в кристальные водяные печати чистой росы и лихорадочно усеяла землю. Горизонт покрылся тихой рябью от легкого весеннего ветерка, звезды потерялись в синеве, и лишь на самой верхушке неба осталась одинокая маленькая точка. Она хотела бы уйти в ночь, но не могла. Ее время еще не пришло. 
Феюрия, блуждавшая в темных глубинах мироздания все прошедшие тысячелетия, теперь была близка к Эйлису как никогда прежде.

Илиус медленно восходил. Яркий и загадочный. Сегодня он был окутан серой пеленой хмурых туч, подкрадывающихся с дальних берегов Вантури. Илиус расцвел, и вместе с ним расцвела земля. От самого запада до востока протянулась полоса благоухающих красок. Цвели безоблачные просторы Радужных полей, что простирались у вечнозеленых берегов реки Зорницы норгротских земель, запутанные вереницы Зеркальных долин под нависшими остроугольными пиками Северных гор, и даже Светлые заводи у Тенистых берегов на окраинах Аладеф. Весь мир встрепенулся и ожил. Мидгард возродился, восстав из снежного пепла, задержавшегося здесь аж до третьего месяца весны.
Ударили колокола. Рассветный час окрасил песчаное побережье золотом. Илиус помчался по водной глади моря, пробуждая утренний бриз. В зажатой между скалами бухте закачались рыбацкие лодочки.

Замок, стоящий поодаль от портовой гавани, содрогнулся. Ставни на его окнах сорвало. Незваный ветер настежь распахнул хрустальные балконные двери черно-белой спальни, ведущие к безмятежным просторам небес. Легкие шторы заколыхались, лаская холодные безжизненные стены, обволакивая их, словно облака молочного пара. Розовые тюльпаны зашептались друг с другом, лилии гордо приподняли головы, ромашки и ирисы сплелись воедино. С гоготом прибрежных чаек в заставленную цветами комнату ворвался новый день. 
Она не просыпалась. Юная девушка в серебристых одеждах из тонкой ткани, прозрачной, как стекло, спала сладко и крепко, несмотря на то, что утро уже наступило. Ее хрупкие тонкие ноги слегка прикрывала скрученная шелковая простыня, в пепельных волосах запутывались пальцы. Кроваво-красные губы - воплощение пылающих роз в безмятежном спокойствии сонливого цветочного сада - сжимались в узкую линию. Это была девушка, завораживающая изящностью и красотой. Белая, как нетронутый снег, и манящая, словно гибельная бездна. Каждая частичка ее полуобнаженного тела сияла целомудренной чистотой. Почти нагая, но при том неприступная. Величественная, но беззащитная. Чаровница.
Укутанная сном, она вдыхала морской воздух. Одинокая, покинутая, одна во всем замке. Или нет? Не одна. 
Совсем рядом, касаясь жемчужного шелка, над девушкой нависал человек. Не молодой, но и не старый. Высокий, статный, лицом и телом невозмутимый муж средних лет. Предпочтя золотистому илиусу полумрак, он скрылся от дневного светила за матерчатым балдахином. Он будто бы чего-то ждал. Его широкие плечи медленно вздымались, и казалось, что он глухо дышит, тяжело глотая воздух. Холоден, как призрак, угрюм и мрачен. Темные локоны волос падали на его лицо и разлетались от дуновения ветра. Кожа, хоть и не молодая, но без единого изъяна, просвечивала синие разводы вен. Черные глаза смотрели в неведомые дали, и вопреки окружающим их богатству и роскоши, красоте и безмятежности, были уставшими, как после долгих бессонных ночей. В них было что-то пугающее, что-то отталкивающее. В нем самом было что-то жестокое и ужасное. Каждая его частица изливала тьму.
Довольно длинные человеческие пальцы, яркой пестротой проглядывающиеся сквозь мелкую сетку, нашитую на рукава, прикоснулись к спящей. На мгновение от щеки до сжатого рта девушки пробежала искра морозного холода. Она не сморщилась и не скривилась. Раскрыв сомкнутые лепестки губ, прелестница улыбнулась и глубже нырнула в подушку. Какими бы не были его прикосновения, они нравились ей.
Мужчина нахмурился. Под подошвой его ботинок сгустился таинственный мрак, а вокруг явственно ощутилось присутствие хаоса, чуждого сему миру. Он отпрянул от кровати и тотчас попал под яркий луч, осветивший его каменное лицо. Это было лицо то ли негодяя, то ли вздорного мальчишки: свирепое, но наряду с этим лукавое; мужественное, но в то же время по-детски насмешливое. В рассеянном огне факела он бы сошел за разбойника, в золотом блеске дворцовых канделябров предстал бы знатным господином. Сейчас же, окруженный тюльпанами и колоннами цвета слоновой кости, он, в длинном черном одеянии, походил на отступившего от божественных догм первосвященника. Его лик отпугивал все светлое, но светлому здесь, в мраморных покоях, некуда было бежать.
Высокомерный взгляд - следом презрительная усмешка. Мужчина отвернулся от девушки и вышел на балкон. Илиус осветил его с головы до ног. Статная осанка подчеркнула красоту дорогой одежды. Все, начиная от упругих черных ботинок, вычищенных до безупречного блеска, и заканчивая крохотной бронзовой брошью, вылитой в форме сенмурва и украшенной драгоценными камнями, заблистало великолепием и знатностью. Уж давно не являлось секретом для илиуса, что мужчина, вышедший навстречу ему, был самым богатым человеком Руны. 
Отгородившись от завываний холодного ветра, император Хедрик Завоеватель посмотрел вниз. В туманной пучине, разверзавшейся у подножия замка, бушевало море. Оно день за днем менялось: то погружалось в глубину, оставляя за собой тонкие борозды песка, то недвижно замирало, принимая мрачное затишье и всматриваясь в лучи одинокого илиуса, то высвобождало могучую подводную силу, утаенную от очей наблюдателя, и со всей мощью ударяло по каменному основанию острова - замок содрогался. Великолепный дворец владыки Севера, Запада и Юга ходил ходуном.
Здесь многие называли его по-альвийски – Дарк, - для рунских обитателей словом вычурным и сложно произносимым, в буквальном переводе на местное наречие означающим «непознаваемый». Непознаваемый был построен на безымянном острове в четвертую Эру по летоисчислению Доэгра, построен альвами и подарен людям в качестве извинения за содеянное первыми во время Зеркальной войны. За долгие века своего существования замок сменил немало хозяев, но при этом ни разу не был разграблен или взят в осаду. Его, стоящего посреди моря и эстуария Агнии, невозможно захватить – так считал каждый правитель, преклонивший колено перед Мудрыми. Так полагали и те, кого Хедрик Завоеватель уничтожил. Теперь этот замок был целиком и полностью его собственностью.
Возвышаясь над морской бездною, Дарк виднелся за сотни лим до самых окраин Гущины Павших, что на востоке, и берегов Большой Агнии, что на юге. Необъятный, как небо. Его длинные коридоры, устеленные бархатными коврами, уходили под земную твердь и, прогрызая гранитное основание, погружались в каменное ядро острова. В комнатах и залах восьмиэтажного дворца поместился бы весь септимский народ. 
Высокие потолки, украшенные фресками, светлые окна, вымощенный бесшовными плитами пол и бесконечные колонны из мрамора – таким замок был изнутри. Обширные террасы, барельефы, сады, балюстрады, петляющие лестницы и расплывающиеся в высоте неба башни – таким замок был снаружи. Его сердце, зубчатый донжон, окаймляли вьющиеся серпантинам статуи ушедших в историю правителей. Крыши правого и левого крыла жилых помещений разрубали круглые витражные выемки мансард. Витые башни увенчивались шпилями. У каждого филенчатого окна первого этажа был маленький сад. Большой сад, расположенный в дальнем дворе, был заставлен каскадами фонтанов и бассейнов.
Особой ценностью в замке обладала наружная крепостная стена. Вшитая в неприступные крутые склоны острова, с внешней стороны она выглядела как зубчатая корона, отчего в народе получила название Диадема Творца. Но, на удивление, самой выдающейся частью Дарка она не считалась. Таковой принято было называть ансамбль перевернутых башен, расположенных с западной стороны острова. Башни росли не вверх, а вниз, погружаясь не в облака, а в морскую пену. Поговаривали, что их шпили упираются в песчаное дно.
Осмотрев свои владения, Хедрик Завоеватель впервые за это утро искренне улыбнулся. Вид блестящего в лучах илиуса Дарка его приободрил и сбросил тяжелые оковы очередного безрадостного дня. Он закрыл глаза и пропустил сквозь себя соленый бриз. На мгновение крики чаек смолкли, и император услышал, как грохочут волны, сталкивающиеся с высокими выступами утесов, поддерживающих единственный проход в замок – длинный арочный мост. Сегодня воды под ними предвещали быть неспокойными. Что-то тревожило их пучину, волновало сильнее, чем когда-либо. 
«На что Линистас в этот раз взъярился? – удивился владыка. - Опять требует перемен?».
Нет, не застали дети четырнадцатой Эры тех времен, когда здесь, на широких просторах Септима, бушевало не море, а свобода, магия и наука. Когда-то альвийский замок был центром знаний всей Руны. Сюда приходили мыслители, философы, книгописцы и маруны. Здесь творили волшебство. Многое изменилось с тех пор.
Человек, что встречал рассветы в нынешнем Дарке, был тем, кто изменил историю Руны раз и навсегда. Сейчас он ее власть и сила, смерть и жизнь. 
Предав размышления о Линистасе анафеме, Хедрик перевел взгляд на восток. Отсюда открывался вид на внушительные владения императора за пределами крепостной стены: пространные лесные угодья, отвесные прибрежные скалы, бескрайние холмы и, конечно же, город. Столица рунских земель, Септим-град, блистала, укрытая слоем золота и хрусталя, время от времени пошатываясь от неясных морских звуков. Обширными пространствами расстилались длинные линии набережных, тянулась изрезанной расселинами долина с гранитными фасадами домов, над которой развешивалось, словно паутина, бесчисленное множество веревочных мостов через каменные столбы и Малую Агнию - реку погибших кораблей. В бухте дремали фрегаты, лодки и шхуны. На широких площадях и тротуарах по берегу реки стояли смутные черные точки - неразличимые силуэты мертвых и живых. Крыши домов виднелись под легким туманом. Чуть севернее них расстилались хмурые, стирающие горизонт поля и сады, а ближе к западу вырастали кроны деревьев Мглистого леса, что своей плотностью и густотой поглощали каждую каплю весеннего илиуса.
Императору нравился Мглистый лес. В пышной листве его вековых деревьев можно было легко затеряться от чужих глаз и побродить в тишине, ведя неспешные диалоги с самим собой. В этой пугающей непроходимой чаще, ставшей пристанищем для верных псов Империи, фандеров, Хедрик, на удивление, чувствовал себя свободным человеком. Здесь же, в замке, такого ощущения у него не возникало. Он был невольным хозяином своей жизни. Он повелевал судьбами незнакомых людей, но не своей собственной судьбой. 
Владыка резко повернулся на каблуках. Один шаг - и Хедрик парит над широкими лестницами, вихрем закручивающимися и уводящими вглубь земли, еще один - он в зале Жатвы. Ему покорно время и место. Здесь он властитель всего сущего, он алакс, новый, незаконный, избранный тьмой правитель мира. 
Хедрик медленно сел на трон. Бледные руки легли на твердые подлокотники. Многое сотворили эти руки, многое создали и уничтожили. 
Золотое сияние осыпало плечи, образуя алую мантию. Из ниоткуда всплыл смутный образ черного венца. Еще вира, и венец приземлился на голову, прижав взъерошенные локоны волос. Алакс щелкнул пальцем. Тут же в руке появилась чаша с густой красной жидкостью. Может, то была кровь, но никто не знал наверняка. 
Владыка промочил горло и выпустил сосуд из рук. Изумрудная чаша не упала на пол и не разбилась. Она замерла в воздухе, а потом с хлопком открывающегося провала в пространстве исчезла. 
Хедрик облокотился головой на спинку трона и окинул взглядом просторный зал. Сие помещение Дарка совмещало в себе воздушность божественного храма и многогранность скрытой в нем пространственной магии. По воле хозяина оно могло расширяться или сужаться, но в идеале всегда оставалось похожим на длинный, нескончаемый коридор с ланцетными окнами и витражными переплетами, вдоль мраморного основания украшенными барельефами и гербами. С правой и левой стороны от центральной части стояли ряды высоких колонн. Они, обвитые зеленой листвой, уходили прямиком к хрустальному, полупрозрачному своду, через который проглядывались белые перья облаков. 
Обычно алакс совмещал тронный зал с залом торжеств и залом прошений. Если в замке готовился пышный праздничный бал, то он расширял его площадь, подгоняя ее под количество приглашенного народа; если требовалось выступить перед советниками с речью, то он приказывал заставить его скамьями. В остальное же время Хедрик использовал помещение в качестве своей личной судебной палаты. Он проводил здесь Жатву Повиновения, от которой зал и получил свое название.
Закинув ногу на ногу, правитель ударил в ладоши. Тотчас из широкой арки, охраняемой статными людьми, прячущими лица под золотыми масками, показался маленький человечек в смешном колпаке и зеленой мантии. Глаза впалые и широко посаженные, губки стрункой, а нос картошкой. Вошедший был гладко выбрит, причесан, вполне опрятен. Кружева седых скрюченных волос не до конца покрывали его лысеющую макушку, которую он пытался скрыть под нелепым головным убором. На фоне всего прочего человечек выглядел довольно несуразно.
Неуклюже перебирая ногами, он приблизился к трону. 
- Доброе утро, мой алакс! - пропищал тоненький голосок. Первый помощник императора глубоко поклонился и, не поднимая взгляда, принялся разворачивать трясущийся свиток в руках. Он боялся даже подумать о том, чтобы посмотреть не то что в глаза, но хотя бы на ступни владыки. Одна лишь мысль вызывала дрожь и покрывала лоб испариной. 
Сдерживая нетерпение, Хедрик подпер голову ладонью. Свободной рукой он начал стучать по подлокотнику. Слуга набрался храбрости и украдкой глянул на царственный трон, на котором восседал его владыка. В три раза превышающий рост даже самого высокого человека в мире, престол императора Руны стремился к небесам, царапая верхушкой хрустальные своды. Длинные щупальца его простирались по залу, проникая под мраморный пол, как корни великого Всевидящего древа. Огромные голубые камни невиданной красоты, инкрустированные в основание, ослепляли взгляд любого стоящего снизу, и чем сильнее отводил взгляд маленький человечек, тем больше ему хотелось взглянуть на них.
Уставший от ожидания доклада, Хедрик отвернулся от слуги и посмотрел на дрожащие каплями влаги линии света, рвущие окна и витражи. Сидя на троне, алакс мог часами наслаждаться созерцанием расстилающихся перед ним огоньков искаженного дневного светила, и лишь в хмурые, пасмурные дни, когда они были не в силах пробиться сквозь армаду черных туч, ему приходилось возвращаться к серой реальности будней.
«Покажи мне себя» - беззвучно сказал он, ленивым движением глаз заставляя меняться орнамент, отображенный на витражах. Еще виру назад перед его глазами были белые мачты и парусники Венцовой бухты, а теперь - зеленые ветви цветущих деревьев и пустынные поля. Морон белым пятном засверкал меж сиреневых туч. Огоньки парящего пламени осветили лесной узор. 
- Признаешь ли ты свою вину, Виктор из Кельтона? 
Бездушные стояли над крошечным альвом, скрюченным от боли. Через черные маски пробивался свет зияющих дыр их мутных глаз. Они не испытывали ни жалости, ни сострадания. Они темные слуги. Они каменные хранители. 
- Ты опорочил нашего алакса. Магия под запретом для всех тех, кто не служит ему верой и правдой. У тебя, отребье, нет клейма.
Удар. Морон окрасился кровью.
- Так признаешь ли ты свою вину, Виктор из Кельтона? - повторил каменным голосом страж. 
Мужчину поставили на колени. Он продолжал молчать. Рубаха сползла с его спины, оголив натянутую на кости кожу.
- Значит, признаешь, - прошипел смиренный глас. - Тогда исполнись смелости и прими боль как друга своего. 
Раздирающий звук огненного хлыста рассек воздух. Кровь брызнула во все стороны… Хедрик перевел взгляд на северное окно. 
Картина переменилась. 
В это сияющее утро Норгрот, укрытый золотым светом илиуса, мог бы стать домом для доброй волшебной сказки. Серый туман прорезали нефритовые купола, веселые ручьи стеклись воедино, обращаясь в речную гавань, усыпанную бумажными корабликами. Вокруг звонниц зашуршало поле молодых стеблей озимой пшеницы. 
Люд замер. Хранитель занес факел над головой юной красавицы. Ей было от силы пятнадцать лет! Она рыдала, и не было слышно криков, молящих о ее пощаде. 
- Магия принадлежит алаксу и больше никому. Только клейменные имеют право на ее использование. Ты, ведьма, не клейменная. Исполнись смелости и прими боль как друга своего.
Огоньки перепрыгнули с факела на сухие поленья. Вспыхнул огонь. Саламандры закружились у ног девушки, поедая плоть и разгрызая кости. Илиус прорезал картину широкими бороздами. Дождь стал бы спасителем, но небо молчало, как и молчал Создатель на мольбы сгорающей.
Хедрик моргнул, и картина снова сменилась. Краски перемешались. Кровавым пятном перед его глазами вспыхнул образ младенца. Он лежал смирно на руках, не плакал, хотя по его глазам и читался невообразимый страх. 
Раздался каменный голос. От него стыла кровь в жилах, земля содрогалась и звезды сгорали.
- Марунские дети принадлежат алаксу. Вы утаили ребенка, госпожа Летти. 
- Возьмите его, только не убивайте его! - послышался жалобный женский стон откуда-то из темноты.
- Поздно. Слишком поздно. Вы и ребенок понесете наказание. Исполнитесь смелостью…
Алакс приложил руки к лицу и глотнул запах своего тела. Витражи, сплоченные магической связью с захваченными городами, показывали ему все, что происходило на его земле за прошедший день, словно эхо из прошлого.
Когда он дошел до восточных окон, свиток доклада в руках первого помощника раскрылся.
- Могу я начать? - вопросил человечек, еще раз поклонившись. Хедрик его не услышал, поглощенный страшными видениями. - Мой алакс?
Слова острым кинжалом вонзились в голову императора. Он неохотно пришел в себя.
- Да. Приступай, Боттер.
Боттер завозился в своих длинных рукавах и выудил оттуда позолоченный монокль. Приставив стеклышко к глазу, начал читать:
- Итак, доклад от двадцать пятого по двадцать шестое число сего месяца светлиона. На территориях великого алакса: норгротских, аладефских, септимских, галадефских землях и трети Харны - были схвачены пять сотен душ, незаконно использующих магию. Восемьдесят шесть новорожденных были отправлены на попечительство ветниц в Лиларей, дабы пополнить ряды молодой подрастающей армии великого алакса. В Изурге снова вспыхнул мятеж под предводительством некоего Кзохана Цирданьеля, который уже больше двух лет укрывается от правосудия. На сей раз его точно поймают. За участие в тайных обществах под названием «Освобождение» две сотни гардвиков были доставлены в Аладеф и еще сотня мятежников Эльды - в септимские тюрьмы. Войско на севере подошло к Отгару, на юго-западе хранители подчинили Илфир и окружили Нидринг. Град выдержит осаду, посему военным советом было решено направить туда марунов. Нидринг падет на днях, мой алакс, - закончил он, еще раз пробежался по строчкам, дабы убедиться в том, что ничего не упущено, и снял монокль.
- С Дакоты новостей нет? - спросил владыка разочарованно. Вольные восточные земли Руны начинали ему порядком докучать. Он хотел поскорее взять их под свое крыло.
- Увы, мой алакс, нет, - промямлил слуга и искоса глянул на основание трона. Хедрик в ответ ничего не сказал, поэтому он продолжил: - Теперь, с вашего позволения, мой алакс, я зачту список тех, кого привели на сегодняшнюю казнь.
Хедрик вяло кивнул. Боттер с мастерством терпеливого лектора озвучил:
- Дарин Гроуз. Сто пять лет. Человек. Марун. Была задержана при попытке сбежать из града; Вурлос Кориттис. Тридцать восемь лет. Человек. Ануран. Раздавал зелья и снадобья, не требуя при этом плату; Еванлия Септа. Альвийка. Марун. Напала на отряд хранителей; Далия Летти. Пятьдесят шесть лет. Человек. Марун. Укрывала в доме ребенка-маруна; Дигори Дерледейл. Сорок пять лет. Альв. Марун. Использовал магию; Жертиниалоус Илорун. Одиннадцать лет. Фавн. Ануран. Был задержан при попытке покинуть Септим; Лири Зирум. Восемнадцать лет. Человек. Марун. Участник Освобождения; Хорсим Хоруттоль. Триста лет. Альв. Марун. Убил трех фандеров в Мглистом лесу…
Лист трясся в его руках. Боттер все бормотал и бормотал, и, может, его голос был настолько тягостен, или холодная ночь была настолько тревожна, но Хедрик начинал засыпать, мало-помалу проваливаясь в глубокий сон. 
Слуга говорил еще о Эргорте Нерфинте, Мафет Кралиогне, Терибти Ольс. Говорил о каких-то лицах, затеявших мятеж под Мледиумом, о странных магах из Харны, что подожгли конюшни с имдомпскими жеребцами. Говорил, говорил…
- Хорошо - откликнулся алакс сонным голосом, когда список подошел к концу. В глубине души он был этому несметно рад. - Можешь готовить осужденных. 
Он выпрямил ноги, что начали затекать, порывисто встал и неспешно спустился по узким ступеням. Остановившись на лазурном ковре, лежавшем на безупречно чистом мраморном полу зала, владыка раздраженно потер ботинками запачканный кровью боковой шов. Кто-то старательно пытался отмыть его, но так и не преуспел в этом деле.
- И прикажи постелить новый ковер, - кинул он слуге, дырявящему глазами основание близстоящей колонны. - Чары этого обветшали, к тому же он мне порядком надоел.
На этом император Хедрик Завоеватель закончил. Лениво потянувшись, он отправился в трапезный зал.