Протокол Сансет

Протокол Сансет

Его вытолкнули за дверь, не озаботившись тем, что мальчишка сумел сделать только несколько шагов по инерции, прежде чем упасть. От коленей ударило болью вверх по ноге, мышцы на мгновение свело. Но намного сильнее по сознанию ударил хлопок дверью. Он словно сломал что-то, что разлетелось тысячами осколков. Как та ваза, которую Франц случайно смахнул со стола. Только вазу все-таки можно было склеить. Чтобы хлопнуть тяжелой дверью нужно было приложить определенные усилия. Франц, рост которого едва достигал дверной ручки, на такое способен не был. Но мама справилась.

С каждой произнесенной фразой голоса за дверью смешивались все сильнее. Они произносили какие-то слова, Франц узнавал их, но смысл ускользал. Крик перешел на тот уровень, когда слышно уже один только крик. От него хотелось сжаться, стать как можно меньше, спрятаться. Лишь бы только не слышать.

Мальчишка вернулся к двери и сел на пол, облокотившись спиной о стену. В коленках пульсировала боль. Кровь не текла, но счесанная темная кожа светилась багровым.

Сложно было так просто сказать, как долго Франц просидел в коридоре блока. Когда по нему начали сновать соседи — закончилась смена на стройке и люди возвращались по домам, — он подтянул коленки поближе и, уткнувшись в них лицом, закрыл голову руками. Ему было стыдно. За разбитые колени, за то, что он сидит один в коридоре, за крики за дверьми... Все это — неприлично, неправильно, это ломало обычный сценарий вечера, а, значит, мешало другим людям.

Дверь натужно скрипнула.

— Франц? — женщина сначала просунула голову в образовавшуюся щель, потом, с усилием толкнув дверь, вышла. — Ты здесь, — она улыбнулась. Спутанные волосы торчали как-то неестественно во все стороны, на правой скуле, почти незаметный на темной коже, расползался кровоподтек. Женщина протянула руку.

— Ты в порядке, хороший мой? — она смерила его внимательным взглядом, — коленки? Коленки — это не страшно, это пройдет.

Франц обхватил протянутую руку сразу всеми пальцами. Мама потянула его на себя, заставив подняться на ноги. От движения колени снова заболели, но, на секунду поморщившись, Франц улыбнулся.

— Идем.

Они шли против движения. Людей в коридоре с каждой минутой становилось все больше и больше, все торопились домой. Кроме двоих, пытающихся пробраться сквозь толпу. Франц сжимал теплую ладонь мамы. Они успели подняться на два пролета, прежде чем попали в пустой коридор. Как-то по-особенному озорно улыбнувшись, мама кивком позвала Франца за собой, решительно двинувшись туда, где застройка обрывалась, словно срезанная ножом. Бараки строили быстро, едва поспевая за приезжающими, достраивая блоки к уже готовым домам, словно в большом муравейнике.

Коридор уходил в пустоту. Острые зубья арматуры торчали вперед, словно блок пытался дотянуться до своего соседа сам, без помощи строителей. Но пока что длины протянутых «рук» не хватало. Мама села прямо на пол, свесив ноги наружу. И, когда мальчишка присел рядом, притянула его к себе поближе, обняла.

Они ждали не долго. Порывшись в карманах, мама разделила было найденный бутерброд на двоих, но в итоге отдала обе части Францу. И, покрутив в длинных пальцах самодельную сигарету, закурила. Франц прижался к женщине, пряча нос в складках ее одежды. Сигарета пахла резко, от нее хотелось чихать.

А потом звезда начала заходит за горизонт. Небо взорвалось тысячами красок. Было что-то особенное в атмосфере этой маленькой планеты, каждую вспышку света на закате окрашивало в цвета, которым не всегда можно было подобрать название. Розовый перетекал в желтый, сменялся оттенками оранжевого, словно поджигая низкие облака снизу, чтобы перетечь в фиолетовый, прежде чем выбросить вертикально вверх яркий белый луч. Свет смягчался с каждым мгновением, по мере того, как выступающие на глазах слезы добавляли к картине отблески, делающие ее идеальной. Франц подтянул ноги, когда их начало холодить дыхание вечера. Мама, зажав сигарету в зубах, затянула его к себе на колени.

— Франц, — феерия красок стихала, перетекала в темно-синий, гасла тонкой полосой. А взамен на темнеющем небе рассыпались белые точки звезд. И массивный бок станции, плывущей по своей орбите. — Не делай, так как я... — мама тихо хмыкнула, — Я знаю, это так не работает. Дети берут пример. Всегда, но... — она прижалась губами к его лбу, — Пожалуйста. Не бери с меня пример.

Говорят, мы ничего не помним в точности таким, как это было на самом деле.

И Францу встречались намного более прекрасные закаты, чем на Немезис-15.

А вот более вкусные бутерброды — никогда.

— С возвращением, сэр.

Голос умело копировал «живые» интонации, обманывая тех, кто слышал его впервые. Но после нескольких лет путешествий в компании этого помощника неестественность уловить становилось все проще и проще. Франц медленно выдохнул. Он повернул голову в одну сторону, потом в другую, разминая шею. Необходимости в этом не было, — обмундирование было рассчитано в частности и на то, чтобы удерживать голову в максимально приемлемом положении, чтобы мышцы не затекали. Но привычка осталась еще с тех пор, как он спал в полноценной кровати. А еще это давало возможность отсрочить необходимость говорить.

— С добрым утром, Мати, — откликнулся он. Приборы вспыхнули ярче — включился «дневной» режим. Небольшая капсула, призванная скорее сгладить неловкость от путешествия в открытом космосе самостоятельно, чем действительно являющаяся кораблем, осветилась. Франц вгляделся в темноту космоса перед глазами. На самом деле, он не был темным — прямо перед глазами была россыпь звезд далекой галактики, край цветастой туманности, выглядящей так, словно кто-то капнул гуашью на черную бумагу. И серая громада корабля.