Развод на жемчужную свадьбу

Пролог

— Развод в сорок восемь лет — это гарантия одиночества, Мира, — вздохнув в трубку телефона, рассуждает моя подруга Женя, пока я толкаю перед собой детскую коляску по пешеходной дорожке вдоль безлюдной дороги.

Годовалая внучка сладко спит, я заботливо поправляю розовое одеяльце и украдкой любуюсь ею.

— Лучше так, чем боятся отпускать мужа на работу в страхе, что он переспит с очередной сотрудницей. А потом выставит виноватой меня.

— Ну не знаю, — произносит Женя, но я едва могу ее слышать из-за звука резко тормозящей машины позади, — ради денег я лично, закрыла бы на это глаза. Не каждый мужик поднимается так, как поднялся Пылаев.

Может и так. Мой муж действительно достиг небывалых высот, которые обещал мне еще когда мы выпускались из средней школы. Я тогда смеялась, потому что мы оба из маленького городка, где и работы-то нет, а Кирилл с горящими глазами обещал мне особняк и бриллианты.

Мы были вместе со школьной скамьи. Родили двоих замечательных детей. Наш старший сын - успешный финансист, младшая дочь - талантливая художница.

Тридцать лет жизни со взлетами и падениями, рука об руку.

И все разбивает его измена с молодой бизнес-львицей. Которая со спокойным сердцем бросила нашу семью под локомотив своих амбиций управлять строительным конгломератом, во главе которого стоит мой будущий бывший муж Кирилл Пылаев.

— Альбертовна Мирослава Пылаева? — неожиданно зовет незнакомый мужской голос из-за спины.

И я, дура, поворачиваюсь. В одной руке телефон с Жанной на проводе, а другая рука на ручке коляски.

Напротив меня в паре шагов трое высоких и широкоплечих мужчин. Бугаи как из криминальных фильмов.

В черной одежде, перчатках и балаклавах. Позади них внедорожник с распахнутым настежь багажником.

Меня охватывает тремор. Я туго сглатываю и не могу даже пошевелиться от ужаса. Кричать нет смысла, потому что вокруг не души. И я не хочу, чтобы от моего крика напугалась спящая Сашенька.

— Жанна… — шепчу в трубку, стараясь не двигать губами.

Один из мужчин делает короткий кивок и двое других, обойдя его по сторонам, прут на меня, чтобы я не успела попросить подругу о помощи.

— Нет! — хрипло восклицаю, пока они отрывают меня от коляски. — Не смейте! — выхватывают из руки телефон и швыряют в пролесок. — Что вы делаете? — упираюсь каблуками зимних сапог в асфальтированную дорожку, но ничего не могу противостоять этим быкам, которые тащат меня от внучки к их машине.

Ужас опоясывает и парализует.

— Господи, что же вы творите? — кричу, сворачивая голову туда, где остается стоять белая детская коляска с розовым одеяльцем. — Отпустите меня сейчас же! Уроды! Пустите, кому сказала!

От происходящего начинает мутить, по лицу льются слезы ужаса. Меня сейчас посадят в машину какие-то головорезы и увезут неизвестно куда, а внучка останется одна на пустой тропинке?

Это как вообще? Что за беспредел? Что за ужас…

— Твари! — кричу и вырываюсь изо всех сил.

Меня буквально швыряют к раскрытому багажнику и, держа за шиворот, предлагают заглянуть в нутро.

— Не усложняйте себе жизнь, Мирослава, — через маску чеканит бандит. — Советую закрыть рот, чтобы все закончилось быстрее, и вы вернулись к вашей Сашеньке.

— Откуд-да…

Откуда они знают, как зовут мою внучку? По коже мороз, а сердце ухает в черную бездну. Что происходит? Кто эти люди? Кто дал им право? Кто, не побоюсь этого слова, заказал меня?

— Мы про вас знаем все, — он делает на последнем слове устрашающий акцент. — Поэтому советую заткнуться сейчас же. Вот так-то лучше, — с этими словами мне на голову надевают непроницаемый мешок, я даже пискнуть не успеваю, как на руки мне набрасывают строительный хомут и заталкивают на заднее сиденье внедорожника, который сразу же срывается с места.

Я схожу с ума, меня трясет в лютой истерике, потому что спящая Сашенька осталась одна в пролеске. Одна! Моя кровиночка, которую мне доверили сын с невесткой под мою же ответственность!

Боже мой. Как такое вообще возможно? Что с ней будет? Ее найдут прохожие, или случится что-то намного хуже? Я реву без остановки, захлебываюсь слезами и молюсь, вот прям вслух молюсь, чтобы случилось чудо и этот ужас прекратился.

Через пару минут езды по бездорожью джип резко останавливается, и меня выволакивают из салона. Волоку-то куда прямо по грязи. Срывают с головы мешок и сразу тычут в лицо каким-то документом.

— Это надо подписать, не задавая никаких вопросов, Мирослава Альбертовна, и тогда уже через пять минут вы вернетесь к своей драгоценной Сашеньке. Альтернативный сценарий будет куда трагичнее. И для вас, и для Сашеньки. Ей ведь годик, да? Вся жизнь впереди.

— Я подпишу! Все подпишу, только…

Не успеваю договорить, потому что между запястий мелькает строительный нож, от вида которого я леденею.

Меня дают кипу бумаг, ручку, и толстым пальцем в кожаной перчатке показывают, где подписывать. И я подписываю. Быстро и размашисто. Чтобы скорее вернуться к внучке.

— Отлично, — бугай вырывает у меня из рук документы и ручку. — Сейчас будут инструкции.

Мне на голову снова надевают мешок и опять связывают руки хомутом.

— Соглашение о разделе имущества заверит нотариус. В суде будете кивать и улыбаться, чтобы судья все утвердил. Это понятно?!

— Да, да, да, — повторяю одно и то же и киваю вдобавок.

Какой суд? Какой нотариус? Я не знаю. Мне плевать, только верните меня к Саше.

Меня снова швыряют на заднее сиденье, и мы снова какое-то время едем по бездорожью, а потом выезжаем на ровное полотно дороги и через несколько минут резко тормозим.

Как только дверь открывается, я слышу, разрывающуюся плачем Сашеньку. Бандиты освобождают меня от пут прямо в салоне и выталкивают из машины не выходя.

Я падаю на асфальт и сцарапываю себе ладони, приземляясь, но это совсем неважно. Взглядом нахожу коляску ровно там же, где меня вынудили ее оставить, встаю и начинаю бежать к внучке.