Уингримский волшебник

Вместо пролога. Забытый тракт

Трудно сказать, с чего все началось. Как распознать точно: в какой момент вполне обыденное и естественное вдруг оборачивается чем-то невероятным и загадочным. Может быть, причина кроется в детских суевериях, смутных воспоминаниях о сказках, которые, хотя и приглушенные так называемым здравым смыслом, все еще остались в нас и иногда подталкивают подумать: ”А вдруг там что-то есть?” Можно поверить и испугаться - а там ничего и не было. Можно не поверить и махнуть рукой - а там действительно что-то было. Неизвестно, что лучше - первое или второе. Но если не испугаться, не махнуть рукой, а просто проявить хоть самый маленький интерес, иногда обнаружится нечто, заставляющее поверить в то, во что раньше не поверил бы никогда.

Примерно такие мысли имел на сей счет мой дядюшка. Престранный господин, надо вам заметить. Под самый конец жизни он, похоже, так и не сумел полностью выйти из детского возраста. Сколько я его знал, он постоянно рассказывал всякие фантастические истории, делая вид, будто сам ни капли не сомневается в их достоверности. Да еще частенько кое-что из них записывал, и с таким усердием, словно боялся: не успей его перо - все эти драконы, гоблины, водяные и прочая чепуха вырвутся в наш спокойный мир и тогда уж точно перевернут в нем все с ног на голову.

Над ним, конечно, втихомолку посмеивались, но вообще-то в нашем городе он считался весьма уважаемым человеком. Имел особняк, выходящий фасадом на центральную улицу - кто попало в таких домах не селится. И в средствах стеснен не был, хоть особой любви к наживе за ним никто не замечал, жадностью, кстати, он тоже не отличался. В общем, ему легко прощались все его безобидные странности. Потому насмешки в основном доставались мне, ведь я вроде так - с боку припеку. С умом, как я считал, у меня все было в порядке, чтобы всерьез воспринимать дядюшкины фантазии. Но остальные почему-то полагали иначе. К тому ж, в отличие от него, я не имел столь прочного положения в обществе, да и мои знакомые куда меньше утруждали себя тактичностью. Порой так меня и называли: “Племянничек чокнутого”. А еще чаще путали, к кому из нас относится сие нелестное определение. В большинстве случаев, видимо, для простоты, оно доставалось именно мне. И было обидно слышать в свой адрес: “чокнутый племянничек” либо просто “чокнутый...”. Но стоило намекнуть старику на данное обстоятельство, он тут же пускался в туманные рассуждения:

- Не на то ты, Джимми, обращаешь внимание, на что нужно. Ну и пускай смеются. Им от этого не лучше, так почему тебе должно быть хуже. Я в свое время перестал замечать чужие насмешки, и они прекратились, когда в них пропал всякий смысл. Важно твердо знать: в чем прав ты, а не другие - и тогда пускай себе что угодно думают. Ты же вместо этого пытаешься стать на них похожим и готов согласиться с любым, даже с тем, кто насмехается над тобой.

- Не только и не столько надо мной, - пояснил я, но он пропустил мои слова мимо ушей.

- Если обо всем судить, как они, многого не увидишь не то что где-то там, - неопределенно повел он по сторонам поднятой рукой, - а у себя под носом. Но ведь оно не значит, что этого не существует.

- Например? - перебил я, довольный, что поймал его на слове. - Ну-ка покажи что-нибудь этакое.

- Хорошо, - на удивление быстро согласился он. - Посмотри в окно. Что ты там видишь?

- Ничего такого, - ответил я. Разве можно было обнаружить что-нибудь особенное там, куда смотришь по несколько раз на дню вот уже много лет. - Площадь, ратуша, садик господина мэра за витой оградой, - бесстрастно перечислял я, опуская глаза все ниже и ниже, пока не уперся ими в подоконник.

- А ты ничего не пропустил?

- Ну да. Еще сама дорога. Нет бы, подальше от нее отодвинуться, когда строились. Можно было бы развести сад, как господин мэр напротив, вместо того, чтобы она все время маячила под самыми окнами, - ее вид почему-то всегда вызывал во мне уныние, смутное сожаление о чем-то, что может произойти лишь далеко отсюда и значит - не со мной, поскольку у меня не числилось в планах на обозримое будущее: покидать эти места.

- Вот-вот. Каждый день топчешь ее. Сколько уж отмерил шагов туда-сюда и ни разу не задумался, что она продолжается дальше твоего любимого трактира, откуда вы с приятелями не вылезаете, на многие и многие мили. А ведь она пролегала тут, когда его и в помине не было, как не было и нашего города, и множества других дорог, соединяющих нынешние города и поселения.

- Откуда ты знаешь? - не сдержал я любопытства. - Нашему городу никак не меньше двухсот лет, не станешь же ты утверждать, будто помнишь времена, когда тут было пустое место.

К слову сказать, городок наш ничем таким не выделялся. Ни большой, ни маленький, каких, наверно, в иных местах попадается по несколько на каждые сто миль. В нем имелось все, что положено иметь городу, но не более того. И дорога, пересекающая его от южных до северных ворот, не казалась здесь чем-то примечательным. В конце концов - какая разница, что на этом месте раньше возникло. И все же интересно было послушать дядюшкины умозаключения.

- Сколько в нашем городе улиц и площадей, не считал? И где ты еще видел, чтобы камни были такими гладкими и так плотно подогнаны друг к другу?

- Признаюсь, не обращал внимания, - пожал я плечами. - Хотя, правда, спотыкаешься тут меньше, а свернешь в сторону - противно становится, особенно в дождь.  Пожалуй, ты прав, в наше время на дороги всем плевать, да и строить их так, наверняка, разучились. Увы, ничто не меняется к лучшему, чаще наоборот. Только все равно я не улавливаю, куда ты клонишь. При чем здесь эта дорога? Ну, допустим, проходила тут когда-то, а потом вокруг нее построили город. Я пока ничего удивительного не заметил.