Уингримский волшебник

Глава двенадцатая. К Хрустальным воротам

Удивительная страна - Найтландия. Я не очень-то надеялся, что после всего услышанного о ней мне удастся спокойно уснуть. Однако проспал прилично, а, проснувшись, очень удивился: “Почему так темно? Давно бы утро должно наступить!” И только хорошенько протерев глаза, все вспомнил и приуныл. Сон и явь будто поменялись здесь местами. Во сне я видел залитые солнцем луга, небо с белыми облаками, слышал шелест травы и листьев. И вот все разом исчезло. Взор застилала чернота, из которой воображение готово было соткать любые кошмары, и то не уверен, что действительность им уступала. Я поспешно развел огонь, но тьма еще пуще сгустилась вокруг, став похожей на изготовившегося к прыжку черного хищника.

Но под безмолвные каменные своды вдруг вторглась негромкая мелодия, точно продолжение недавнего сна. Так слабенький лучик света порой оказывается сильнее самой непроглядной ночи. Да и нехитрые слова песни, которые мне удалось различить, оказались вполне подстать:

Куда бы я ни шел,

Свети моя звезда,

Во тьме дорогу мне,

Указывай всегда,

Чтоб в черной черноте

Я ясно видел путь,

Чтобы назад не смог

В испуге повернуть.

И там, где солнца нет,

Во мраке под землей

Свети моя звезда

и будь всегда со мной...

Поющая парочка вздрогнула, и ко мне повернулись мордочки Пушок и Лопоуха. Странно, как они могли так задушевно петь о том, что и не видели никогда. Правда, нет. Лопоух-то, пожалуй, видел - из окошка караулки, но вряд ли понял, что это и есть звезды, ибо тогда они не особо произвели на него впечатление. Зато кролли вполне умеют понимать чужие радости и печали.

- Тебе понравилось? - спросила Пушок и пояснила, о чем я уже и сам догадался. - Эту песню давным-давно придумали гномы. Никогда не слышала ее в их исполнении. Шерстун поговаривал, будто голоса у них для пения сипловаты. Но так, как они, никому не сочинить.

А Лопоух печально прибавил:

- Оставили нам свои песни, а сами ушли.

- Может, это наследство будет поценнее разграбленных морами сокровищ, - задумчиво пробормотал я, подсаживаясь рядом. - Надеюсь, теперь вам понятна моя тоска по тому, о чем вы только что спели.

- Я говорила с дедушкой, - Шепнула мне Пушок, имея в виду старого Шерстуна. - Не обижайся на него. На самом деле, он хочет тебе помочь и, уверена, что-нибудь придумает.

- Наберись терпения, - дружески похлопал меня по плечу Лопоух. - И храбрости - тоже не мешало бы. Если ты не отступишься от своих намерений и добьешься-таки благосклонности наших старейшин, идти придется через самую что ни на есть Найтландию. Слыхал, что говорил старик? Даже моры побаиваются там появляться.

- Понимаю, - вздохнул я, представив, каким неспокойным будет путь к воротам. Другое дело - тут. Кроллия постоянно наполнялась звонкими, беззаботными голосами своих обитателей. Здесь они были совсем не похожи на тех, какими предстали мне первый раз, - осторожных, пугливых. Хотя пещеры свирепых моров и опустевшая Найтландия, из которой, после жутких рассказов Шерстуна казалось, так и веет ужасом, вплотную примыкали к их маленькой стране, те будто бы не придавали тому значения. Они шумели, веселились, громко говорили, не обращая внимания, что эхо уносит их слова и смех далеко в черноту глубинных тоннелей. Единственное, что могло их опечалить и встревожить - это судьба других: ушедших гномов, или моя, например.

Мало-помалу их беззаботное настроение передалось и мне. Я больше не сидел, съежившись в углу пещеры, как в первое время моего пребывания тут. Теперь я с любопытством обходил окрестные коридоры с факелом в руке, и их каменные стены уже не казались мне угрюмыми и голыми. Иногда на них удавалось разглядеть основательно стертые временем надписи и указатели. Куда они указывали - было непонятно, поскольку я, разумеется, не умел читать на древнем, незнакомом языке. Но сами буквы - их я точно видел раньше. Вот только где?

Но иногда все же страх охватывал меня. Это случалось, когда я, увлекшись осмотром подземелья, заходил в отдаленные уголки, докуда не доносились голоса мохнатых подгорных обитателей, где царила лишь тревожная тишина. Тогда, спохватившись, я начинал торопливо искать обратный путь. У входов в Кроллию постоянно дежурили наблюдатели из числа ее пушистого народа, и я, даже заблудившись, не смог бы нечаянно покинуть их владения и оказаться там, где действительно опасно. Но рядом с хозяевами все-таки было куда спокойнее.

Здоровье мое помаленьку поправлялось. Голова уже не гудела и не трещала, как поначалу, сразу после моего вызволения из морьего плена. И шишки на ней становились все меньше. Я уже мог вполне безболезненно натягивать шляпу. Правда, на затылке, в месте, куда ударил камень мора, некоторое время не росли волосы, но глупо было о них плакать, едва не лишившись самой головы. И, хотя местная кухня не отличалась разнообразием, на голод тоже не приходилось жаловаться. Кролли к каждой моей трапезе исправно поставляли свежевыловленную рыбу, а приготовить ее была уже не их забота. И я дал себе слово, что, вернувшись, когда-нибудь приготовлю настоящее рыбное блюдо, с приправами и гарниром, и угощу всех друзей, лишь бы они оказались рядом. Короткая память милосердно избавила меня от другого обещания, несколько ранее данного самому себе на этот счет. Иначе мне просто-напросто пришлось бы умереть от голода, поскольку другая пища для меня тут вряд ли бы нашлась. Остается надеяться, что слепые обитательницы холодных вод подземного озера если и состояли в родне с бывшими пленницами гринга, в свою очередь вызволившими меня из плена, то в очень далекой.