Внучка.
Вырвавшийся из-за приоткрытой занавески солнечный луч, перечеркнув сумрак маленькой комнаты, ударился в стоящую на комоде небольшую желтоватую фотографию улыбающегося юноши. Отошедшая от окна женщина, заметив ярко освещенный прямоугольник, с усталой неторопливостью отодвинула портретик в тень.
"Чтоб не выгорал, а то и так уже..."
Недосформулированная мысль устало рухнула в темную бездну ненужностей. Потухший взгляд переполз на стену, где уже с полгода на месте своего предшественника желтел вырезанный из новогодней газеты календарь пятьдесят четвертого года. Методично вычеркиваемые дни, складываясь в ряды и колонки подступили вплотную к сегодняшнему дню... ее дню рождения. Жалкая ненужная веха в пустоте одиночества. Еще одна пояснительно-оправдательная причина, почему глаза хуже видят, спина с трудом гнется и кости сильней ломит. Единственная радость в том, что окружающие не помнят о нем, не травя душу формальными поздравлениями. Грустный, тоскливый день, в который воспоминания горче, а будущее беспросветней...
Но не сегодня! Сегодня у нее будет подарок к "празднику". Сегодня приезжает она!..
Женщина взглянула на часы, и сухие губы растянулись в подобие улыбки: Пора!
А она уже готова. С утра готова! Только повязать давно приготовленный платок и, окунувшись в свет размеренного выходного дня, отправиться на другой конец их городка...
Вот только путь тяжел и труден. Труден из-за ноющей поясницы и больных ног, а тяжел, потому что знакомые улицы беспощадно терзают душу воспоминаниями. Поэтому она всегда старается обходить здание строй школы. Вот и сейчас пошла дальней стороной, но совершенно не подумала, что выйдет прямо к исполкому. Да еще, как на грех, у его ворот стоял старенький грузовичок, в кузове которого сидели молодые шумные девки. Одна из них спустилась на землю и, помахав подругам, пошла куда-то по своим делам. Машина, фыркнув, дернулась, вызвав весело-недовольные крики пассажиров, после чего, надсадно рыча, покатила прочь по своим делам.
У женщины потемнело в глазах. Ноги продолжали двигаться, неся ее к намеченной цели, а сознание словно провалилось на тринадцать лет в прошлое, где точно такой же грузовик стоял у исполкома. Вот только в кузове всего два человека: она и ее шестнадцатилетний сын.
А еще узлы, чемоданы, ящики. С минуты на минуту выйдет муж, сядет в кабину к водителю, и они помчатся... Им надо спешить, ведь идет немец, который смертельно суров с партработниками. Вдруг дернулся сын, порываясь выскочить из кузова. Она за рубаху схватить успела. Он повернулся и с упреком: "Мама!" Вот ведь... влюбился. А сейчас зазнобу увидел. Вон она, ведет своих младших сестричек... Их заметила и свернула к грузовику.
– Фирка! – кричит сын, – давай с нами!
"С нами?!" – не то удивляется, не то возмущается в ней свекровь. Но она мать, которая знает, что у сына очень серьезно. Да и девка красавица... правда еврейка... Впрочем, в городке, где "этих" шестьдесят процентов жителей, оно не удивительно...
– Ну давай, – просит сын... Ведь у него серьезно, да и девчонка так смотрит на него, так смотрит... у нее, вроде тоже серьезно. А война? Будущее неопределенное, неизвестное... Так пусть хоть что-то будет определено!
– Фирочка, давай с нами! – говорит она и видит, какой огромной благодарностью вспыхивают глаза сына. Лицо "невестки" засветилось радостью... на мгновение. Девушка оглянулась на сестренок, и мотнув отрицательно головой, отошла от машины.
Сын кричал, уговаривал, просил, умолял, но нет. Утирая слезы и глотая рыдания, его зазноба уводила своих сестричек на другую линию судьбы.
А она осталась на этой, где будет эвакуация, смерть мужа от сердечного приступа, похоронка на сына и ее ненужность.
Кажется, она это почувствовала тогда, когда младшая из трех уходящих девочек оглянулась и как-то осуждающе покачала головой.
Их глаза встретились...
Женщина вздрогнула, полностью вернувшись в настоящее. Здание исполкома, давно осталось за спиной, а она смотрела в лицо не воспоминаниям, а маленькой пятилетней девочке, которая играла в куклы во дворе своего дома. Мирное, тихое, успокаивающее занятие.
Отступив в тень росшего неподалеку дерева, женщина, не отрываясь, с умилением наблюдала через невысокий заборчик, как хрупкое созданьице в светлом платьице, смешно потряхивая тонкими косичками, собирала веточки-листочки, "кашу варила, да деток кормила".
– Лиза! – послышалось из дома,– Лизочка!
Из двери выглянула молодая красивая женщина.
– Дочка, обедать!
Девчушка сорвалась с места.
Наблюдательница смотрела с доброй улыбкой на опустевший дворик.
– Иди покушай,– произнесла она вслед той, в чью маму был влюблен ее сын,– иди покушай, внученька. А я завтра еще приду на тебя посмотреть. Ты ведь на целое лето в гости...
Развернувшись, женщина поспешила домой, бережно лелея в душе свой подарок.
PS: Лизочка – это моя мама. Она до сих пор хранит письма с фронта того, кто не стал ее отцом... И я хранить буду...