Двадцать вторая песнь Орфея

Двадцать вторая песнь Орфея

Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной…

Все, что мне осталось — красивая, но бессмысленная строчка в голове. Но ты со мной, и это правда. Сжалась мягким комочком на руках, доверчиво заглядываешь в глаза, шепчешь, захлебываясь, какую-то ерунду. Про будущее — наше будущее! Про дом, про собаку — обязательно заведем собаку, давно же хотели!

Заведешь, конечно, заведешь, родная.

После всего произошедшего — аварии, больницы, падения… куда? В Аид? — тебе просто необходимо выговориться.

Я слушаю твой голос и впитываю его в самые дальние уголки мозга, чтобы он пребывал там вечно.
 

***

Тот вечер сливается в голове в одну яркую болезненную картинку — твоя кровь красивого красного цвета расплывается на асфальте и отражает мягкий свет уличных фонарей. Вокруг какая-то суета, гудки автомобилей, крики, кто-то настойчиво требует вызвать скорую, словно не может сделать этого сам. А я будто приклеен к такой красивой луже, совершенно ненастоящей и не пугающей. Разве настоящая кровь такого цвета?

Как потом оказывается — такого.

Красный цвет будет преследовать меня всю дорогу до больницы, и потом, в самой больнице, когда тебя увозят в реанимацию, я постоянно вижу красные свитера, красные волосы, красные туфли. Всё вокруг словно выбрало этот цвет главным в своей жизни. Я неосознанно иду к красной табличке на двери: «Пожарный выход».
 

***

Мои ноги быстро стучат по ледяному камню — даже сквозь подошвы кед ощущается пробирающий до костей холод. Везёт: никаких острых осколков, никаких скользких отполированных участков. Ничего, что может замедлить бег. Как и было обещано.

Я же обещал, что приду за тобой.

Мне же обещали, что я выведу тебя.

«Да, я читал греческие мифы. Я знаю условия».

Ну, я всегда умел убеждать. Даже древних богов.

Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной… И мне не страшно. Не пугают свинцовые небеса, навек застывшие перед грозой, не пугает лес, раскинувшийся у ног. Совсем недавно мы бежали там по опавшей хвое, держась за руки, словно дети, а теперь я карабкаюсь к небесам по узкой горной тропке, оставив деревья далеко внизу. Ты давно выбилась из сил, но это ничего. Осталось совсем немного, и я верну тебя домой.
 

***

«Любишь ли ты достаточно, чтобы стать её хранителем?»

Люблю ли я?

Я стою, всматриваясь в мрак вечного царства смерти, а в спину все еще бьет игривый ветер мира живых, норовит утянуть обратно. Живым нет здесь места.

Люблю ли я?

Я делаю шаг вперед. Я знаю правила. И темнота впереди словно рассеивается, принимая негласный ответ. Не отшатывается, как ночные тени — уверенно отступает в сторону. Хозяин, пропускающий в дом гостя. А я вижу коридор, который, я знаю, приведет меня туда, куда я и стремлюсь. К тебе.

Здесь нет никакого красного цвета, и я рад.
 

***

Ну, родная, вот и выход. Видишь? Вон тот прямоугольник света, словно вырезанный в тихом застывшем небе. Забавно, правда? Здесь нет ни Стикса, ни Харона. Ничего, о чем мы так любили читать в детстве. Просто дверь в жизнь, какая-то даже немного скучная.

Но тебе так не кажется, верно? Я вижу, каким восторгом горят глаза, как ты рвешься туда, на свободу, снова гулять по цветущему городу, снова подставлять веснушки обжигающему солнцу. Завести, наконец, собаку, давно собирались… И я опускаю тебя на землю, чтобы ты могла побежать к двери.

Я улыбаюсь. Заставлять себя не приходится, эта радость идет прямиком из сердца. Если и пойду я долиною смертной тени…

У самой границы сияющей арки ты останавливаешься и оборачиваешься. Я остался на месте. Я знаю эти нахмуренные бровки. Вот сейчас ты чуточку капризно, но так мило спросишь, «ну что такое?»
 

***

«Найдешь — она твоя».

Голос не холоден, но настолько спокоен, что пробирает дрожь. Все это место, куда меня привела цепочка красных вещей, пронизано тихим спокойствием. И почему-то беспрекословно верится, что говорящий не лжет, хотя вещи, о которых он говорит, находятся за гранью возможного. Разве можно воскрешать мертвых? И однако же…

Найду — она моя. Это главное, что я улавливаю из его дальнейшей речи. Условия я слышу и отлично понимаю, но они не важны. Найду — она будет жить.
 

***

Ты уже не успеешь ничего сказать. Там, на сияющей границе, почти невозможно стоять, таково притяжение жизни. Она зовет, тащит к себе, словно магнитом, она неумолимо забирает всех, кто принадлежит ей, точно так же, как это делает смерть. Я там был, я знаю. Я вижу, как вспархивает вверх тонкая рука, как округляются глаза, ты пытаешься отойти, вырваться, бежать ко мне, но еще миг — и ты по ту сторону.

Я устало опускаюсь на ледяной гранит. Сияющий проем уже гаснет. Он создан для одного. Для одной. Не убоюсь зла…

В этом месте нет зла, только серая справедливость того, что стоит за последним вздохом. Вот она: если кто-то будет жить вопреки всему, кто-то должен остаться. Это же не греческие мифы, в конце концов. Тут все просто.

И тебя со мной здесь больше нет. Впрочем, это к лучшему.