Куклы

Куклы

В комнате на самом деле жутко холодно, но я ничего не могу с этим поделать. Так надо. Так меньше всего разлагаются ткани.
И темно. Так я не вижу ее и того, что с ней происходит.
Подхожу и откидываю крышку музыкальной шкатулки, чтобы хоть немного разбавить тишину, перебиваемую лишь моим дыханием. Она любила это мелодию...
Нет. Нельзя думать так. Любит. Только так, не иначе. Нельзя хоронить ее заранее, когда она жива.
Включаю свет. Одинокая лампочка под потолком, давным-давно лишенная плафона, вспыхивает. На самом деле не слишком ярко. Мне просто кажется после темноты. Лицо ее, мертвенно-бледной маской обращенное к потолку, белеет, а худенькое тело стоит на постаменте под странным изломанным углом. Торговцы биоматериалом жестоки, но это единственная кукла, на которую у меня хватает денег, чтобы мозг моей девочки мог жить. Пока.
– Потерпи еще немного, – молю я. – Еще чуток. Я достану деньги, обещаю.
Белые ресницы дрожат, веки поднимаются, открывая красные зрачки.
Да. Это тело – альбинос. Когда-то экзотика и настоящее чудо биотехнологий. Кевларовый скелет, упругие мускулы, необычная окраска глаз и волос – синтетика. Все искусственное. Все, как говорили, намного долговечнее, нежели человеческие ткани. Лучше в разы.
Ложь. Чудовищная.
Она смотрит на меня испытующе, а музыка звенит, отражаясь от белых кафельных стен. Будто похоронный марш. Вызывая тошноту.
– Еще немного, – снова обещаю я. – Уже почти.
Почему никто не сказал, что вероятность отторжения живых тканей все же имеется? И почему это испытание выпало именно моей девочке? Почему ее мозг отторг биоткани? Кто виноват? У меня нет ответов. И есть ли они вообще?
Поправляю капельницу, игла которой входит в специальное отверстие на ее руке, подавая питательную жидкость в пока еще живые ткани, что не более чем дань традициям. Так привычнее и минимум шансов, что попадет инфекция. Не так пугает, как вскрытое со спины тело с оголенным мозгом. Или должно пугать, наверное. Для меня – едино. Я давно понимаю, что смерть не просто стучит в дверь – она на пороге. Топчется грязными сапогами и ухмыляется зубастой ухмылкой.
И смотрит.
Смотрит.
СМОТРИТ.
Ждет.
Завод в шкатулке оканчивается, и звуки становятся все обрывочнее, реже. Резче. Они пронзительны в окружающей тишине. И снова мое дыхание, как напоминание о сотворенном. Но я хотела как лучше. Ведь мы всегда желаем нашим детям лучшего, да?
– Пожалуйста, потерпи. – В моем голосе больше нет мольбы. И слез тоже нет.
Наверное, я больше не умею плакать.


***

Город за окном живет своей жизнью. Он огромен, как гигантский муравейник, и точно так же чудовищно переполнен. Сверкает искусственными огнями, украшен яркими вывесками и неоновой рекламой, весь в лазерных экранах и воздушных трассах для всевозможного вида машин. А внизу бесконечность и копоть, где ютятся те, кого обделила судьба. И пусть сейчас я на самом верху – я все же застряла на середине. Мне придется вернуться.
Ради той, кто ждет.
Позади меня огромное пространство пентхауса, где развлекаются люди. Веселье, конечно, ложное. Ни один не ощущает его в полной мере, по-настоящему. Богачи, старающиеся взять от жизни все, изо дня в день так же ищут, что же упустили. Прихлебатели жаждут урвать еще больше. Дорогие элитные проститутки тоже рыщут в поисках наживы, а возможно, и богатого покровителя. Я бы тоже не отказалась, вот только кому нужна такая? На одну ночь, не больше. Чтобы потом похвастаться перед друзьями, каково было с «натуралкой». А как же. Я для них экзотика.
– Вика, на выход!
Телохранитель выхватывает меня прямо из темноты. Ему не нужно вглядываться, искать глазами фигуру за стеклом – он чувствует по теплу, которое излучает тело.
Кожу холодит металл его пальцев. Все верно. Константин Брилов, он же Для-Друзей-Бри, не купил себе обычное тело андроида – он остановил выбор на цельнометаллической модели без биопротезов. С его стороны это наверняка казалось идеальным решением – объединить мощь ума с мощью тела. И наверное, он прав. После того как Косте вырезали все железы и нервы, он превратился именно в того, кем хотел быть. А теперь просто отрабатывает, как и большинство получивших тела в «БиоТекнолоджик».
В моем возрасте я тоже могла бы получить новое тело – сорок лет, как раз время подавать прошение, но есть несколько «но»: я смогла родить только одного ребенка, а значит, за тело следует доплатить, и не мало. И конечно же, она. Ради нее я не могу впрягать себя в денежную кабалу. Попросту не знаю, сколько еще проживет ее мозг, оставаясь нормальным. Даже мысль боюсь допустить, что она может уже...
– Вика! – Для-Друзей-Бри подталкивает меня вперед, на сцену.
Слепо щурюсь на свет. Слишком ярко для меня, но приемлемо для гостей – их искусственные глаза не чета моим, сразу подстраиваются под изменения. Гладкий паркет холодит стопы и пальцы ног. Искусственно приклеенная на лицо улыбка – почти гримаса – расплывается на лице, а я все еще почти ничего не вижу. Наверное, было бы изумительно получить биомеханическое тело, жить долго и почти счастливо, но тогда все, что я делаю, потеряет любую ценность. Они ведь собрались посмотреть на живого человека, а не на одну из себе подобных. Так же как раньше ходили в музеи, поглядеть на картины или статуи.
– Наша Бабочка не просто человек, – начинает обычное вступление Для-Друзей-Бри, – она полностью натуральна, дамы и господа! Кто хочет удостовериться, пожалуйста! Сертификат и все нужные справки находятся у меня! И сейчас она покажет нам способности живого организма! Помните, в ней нет ни одной искусственной части!
Широкий взмах в мою сторону, кончики металлических пальцев блестят на свету. Наверное, со стороны красиво, но в этот момент я почти его ненавижу. Он продает меня, или я продаюсь сама, не важно. Мы оба участвуем в спектакле, к которому я так и не смогла привыкнуть.
Торговать собой – это искусство?
Все вокруг стихает. Не обычное спокойствие людей, нет. Я помню его, теплое, наполненное движениями и шорохами. Звоном бокалов, несмелыми ерзаниями, попытками незаметно переступить с ноги на ногу, чтобы было удобнее. Сейчас это именно неживое присутствие тех, кто некогда были людьми. Всего-то и осталось, что комочки плоти, скрытые крепкими металлическими оболочками и синтезированным телом. В той, другой, жизни мой бывший психоаналитик, наверное, сказал бы, что я завидую. И я завидую. Очень.
Делаю первый шаг. Мышцы напряжены почти до боли, так, что тело напоминает натянутую струну. Держаться ровнее, тянуть носки – вот то, что шепчет голос в моей голове. Конечно, любой здесь будет только рад моему промаху, это же покажет, насколько я человек. Но у меня еще осталась гордость. И силы, чтобы все это вынести.
Шаг.
Шаг.
Партер.
Спину выгнуть, грудь вперед.
Изогнуться в «кошку» и перекатиться на спину без паузы.
Ноги выше и шире, чтобы было лучше видно – здесь платят за зрелищность.
Кувырок назад.
Шпагат.
Приклеенная улыбка.
Я танцую, прогнав все мысли из головы.
Есть только движения – повороты, фуэте, партеры, шпагаты. Демонстрация моего, пусть и не такого совершенного, как у окружающих, но все же живого тела. Наверное, в этот момент я по-настоящему счастлива. Не помню ни дочери, которая заперта в теле андроида, ни мужа, умершего три года назад, ни потерянных сразу с его гибелью денег. У меня нет времени сожалеть и жаловаться. Это хорошо, как любой момент забытья. И как любой момент забытья – временно. Ровно до первых аплодисментов, неживых, механических, ведь мозг еще помнит, имитируя обычную человеческую деятельность даже в искусственных телах. Эти звуки пробуждают меня.
Поклон.
Все та же искусственная улыбка.
– Улыбайся давай, – бормочет мне на ухо Для-Друзей-Бри, – и бегом одеваться. Тебя на эту ночь купили.
А все, о чем я могу думать – это сколько денег мне от этого перепадет...

***

Завод в шкатулке давно окончился, и тишина давит. Все еще думаю, что она может слышать – ведь открывает же глаза? Поэтому трогаю ключ, обновляя завод механизма. Пространство снова наполняют тренькающие звуки. Они отражаются от кафеля на стенах, резонируя в пустом пространстве, создавая небольшое эхо.
– Я почти достала деньги, – сообщаю.
Так хочется погладить ее по щеке, выразить свою любовь и привязанность, но делать это боязно. Во-первых, я могу нарушить что-то в балансе, и тело упадет. Во-вторых, она попросту не почувствует. Поэтому молча смотрю на багрово-красное сияние из под ресниц. И почему-то размышляю о том, закрывала ли она глаза в последний раз, когда я приходила? Сердце сжимается от страха, и паника, густая и ледяная, как морская вода, поднимается из самых глубин души, холодя пальцы рук и ног. Пульс учащается, а на коже выступает пот, противный и липкий. И когда я уже на грани полустона-полукрика, ее ресницы дрожат, а веки смыкаются.
– Еще совсем чуть-чуть, – шепчу, потому что боюсь сорваться. – Мне нужно отойти, буквально на минутку...
Выбегаю из комнаты, аккуратно прикрывая за собой дверь, и падаю на пол, заходясь рыданиями. Я ведь на какую-то секунду поверила в её полную смерть.
И была рада.
Ох, Господи, Боже...

***

– Вика, тебе уже сорок, ты имеешь полное право подать прошение на простейшее кибер-тело.
Ему больше ста двадцати, но на вид мой собеседник намного моложе. Конечно, он мог бы выбрать какую-то экзотику, но то, как он выглядит сейчас, целиком и полностью повторяет его внешность в тридцать лет. Те же темные волосы, карие глаза со смешинкой, морщинки и даже небольшой шрам на лбу. Все синтетическое, естественно. Ну и, конечно, самая последняя модификация тела, куда же без этого. Андрей Ефимцев – директор «БиоТекнолоджик». Положение, как говорится, обязывает.
– Андрей, не делай из меня дуру. Ты купил меня на месяц. Хочешь, чтобы я поверила, будто ты ничего обо мне не знаешь?
На его лице лукавая улыбка, только добавляющая очарования. Мальчишка, которым он давно не является. Но меня ему не провести. За три недели я много видела: и то, с какой легкостью он вершит судьбы людей, и легендарный волевой жест, которым Андрей Ефимцев может рушить все надежды. Но он щедро платит, чтобы я забыла все это после, не так ли?
– Вдруг ты хочешь заключить со мной иной контракт? – все еще улыбается Ефимцев. – Например, стать, как они.
Указательный палец моего временного хозяина направляется на девушек у стены. Четыре нимфы, каждая со своим неоспоримым достоинством – телом. Золотая, стеклянная, платиновая и самая красивая девушка, что я видела в своей жизни. Враки, меня этим не обмануть. Каждая из них не только отдала себя в рабство на тысячу лет, подписав контракт за новое тело, но и получила маленький сюрприз. Девушки из золота и платины слишком тяжелы и не смогут жить вне этого дома, где для них созданы особые условия. Стеклянная – почти слепа на свету. Ну а красавицу отдают особо почетным гостям, как переходящий трофей. Снова и снова. Хотя чем я-то лучше нее? Условия у нас почти равные.
– Спасибо, Андрей, но я откажусь, – качаю головой.
– А если другое предложение? – наклоняет он голову, и я отражаюсь в его глазах.
– Предложи, – устало взмахиваю рукой.
– Давай серьезно, – неожиданно перестает улыбаться он. И, извлекая информацию из своего цепкого разума, продолжает. – Виктория Казанцева, жена Игоря Казанцева, регионального представителя «БиоТекнолоджик». Родила одного ребенка, девочку, Елену, которая в двенадцать лет заболела раком легких. Твой муж смог купить ей тело, одно из лучших, потратив все ваши сбережения и заняв у очень... нехороших людей. Врачи пересадили мозг, но он не прижился.
Меня передергивает. Слышать это сказанное вслух больнее, чем казалось.
– Скажи мне то, что я не знаю, Андрей, – через силу выдавливаю улыбку.
И почему я не желаю, чтобы этот мужчина видел мои слабости?
– Тело было списанным, нервные окончания в нем сгорели, – не моргнув, сообщает он, – Игорь сглупил. Или пожадничал. Ему нужно было обратиться ко мне, мы всегда помогаем сотрудникам.
– За деньги или контракт, – киваю я, – а еще лучше за то и другое.
Из глаз безудержно катятся слезы. Злые, непрошеные. Не могу их остановить. Не знала, что тело было списанным. Не знала, что можно было пойти к Ефимцеву напрямую. Я ничего не знала. Дура. Игорь, мой муж... был в курсе, что я больше не могу иметь детей, наша дочь была единственной. Как он мог поступить так? Как мог делать это со всеми нами?
– Меня восхищает способность плакать, – неожиданно признается Андрей. – Мы смогли повторить это в лабораториях, но пересаженный мозг утрачивает эмоции. Люди с телами андроидов попросту не хотят плакать, подсознательно. Мы теряем... что-то.
– Зачем ты сказал мне все это? – голос звучит гнусаво.
Ефимцев смотрит на меня с любопытством. Еще бы. Из-за слез мое лицо наверняка опухло, косметика потекла, и вообще... я никогда не относилась к тем женщинам, которые плачут красиво. Скорее уж наоборот.
– Я хочу заключить контракт, – наконец вздыхает он. – Ты будешь только моей, пока твое биологическое тело сможет функционировать. Когда какой-либо из органов совершенно откажет и будет невозможно его заменить трансплантатом, а также в случае аварий, катастроф или любых других физических воздействий, когда мозг не будет поврежден, я дам тебе новое тело. Любое. На выбор.
– А потом я буду отрабатывать твою куклу, да? – вырывается у меня.
– Нет, – качает он головой. – Ты отработаешь, пока будет жива твоя биологическая оболочка.
Я думаю о той, которая ждет меня в темноте. Верю, что ждет, ведь если не в это – во что мне еще верить? И еще о том, что не смогу зарабатывать деньги, если буду в полном распоряжении Ефимцева.
– Не могу, – выдавливаю из себя тихо, почти шепотом.
– Почему?
Удивление на лице Андрея такое искреннее и неподдельное, что я даже забываю, что он, по сути, биоробот с живым мозгом. Предложение просто королевской щедрости. Пусть я не понимаю, зачем он предложил такое, но для меня выгода очевидна.
– Лена.
Непонимающий взгляд из-под изогнутых бровей буравит меня, наверное, целую вечность.
– Твоя дочь? – спрашивает он осторожно. Таким голосом говорят с сумасшедшими.
– Её мозг все еще в том теле, – киваю я. – И он жив. Я не смогу зарабатывать деньги, если подпишу с тобой такой контракт. Мне нужно накопить на куклу для нее, понимаешь?
– Вика, – вкрадчиво начинает он, – ты больна, Вика. Лена мертва, так написано в отчете. Это факт. В кукле, что вы купили, были нарушены все нервные связи. Началось отторжение, сепсис. Ты говоришь о невозможном.
– Она... – мне трудно говорить, потому что он рассказывает о худших моих страхах сейчас, – она открывает глаза, когда слышит музыку. Я знаю про сепсис, мне удалось его остановить, хотя лекарства и безумно дорогие. Может быть, она не сможет видеть, слышать, или двигать пальцами, например. Но это будет моя девочка, понимаешь? Все еще моя Леночка.
– Она двигает веками? – уточняет Андрей, – в теле с сожженными нервами?
Киваю. И безумно боюсь, что он мне не поверит, ведь иногда я не верю себе сама.
– Это невозможно, Вика.
– Я видела.
Опускаю глаза. Не хочу видеть насмешку в его взгляде. Или, еще хуже, жалость. Мне хватило еще тогда, три года назад. Больше жалости я не вынесу.
– Тогда давай включим в контракт пункт о новом теле для твоей дочери, – вздыхает Ефимцев.
– Я сама отработаю, – поспешно добавляю я.
– Женщина, ты что, торгуешься? – усмехается Андрей. Но я знаю, что для него это ничто, и если Ефимцев захочет... – Но учти, время твоей отработки будет очень долгим.
Киваю, и будто камень падает с души.
Огромные, просто безумные деньги для меня.
И такая же огромная удача.



***

В мире, где смерть давно стала страшной сказкой на ночь, его вызывали очень редко. Но все же ездить на вызовы приходилось. В этот раз биологическое тело принадлежало женщине – очень красивой, хотя и в возрасте. Натуральные светлые волосы, пропорциональное тело, длинные ноги. Гаспар определенно был ценителем женской красоты, а уж такой, созданной самой природой, и подавно.
– Женщина, сорок два года, биологических имплантатов нет, – привычно наговаривал он на крохотный диктофон, вмонтированный в пуговицу на воротнике рубашки. – Рана на задней части черепа, необратимое повреждение мозга. Множественные повреждения по всему телу. Смерть наступила мгновенно, к прибытию медиков нервные ткани, необходимые для воссоздания в другом теле, были утрачены.
От него требовалось только засвидетельствовать невозможность пересадки. Истинные причины смерти любовницы Ефимцева будут искать другие люди. Сам Гаспар слышал про автокатастрофу, конечно. Он же смотрел новости по визеру. Но предполагать, что это было убийство, как сделали несколько репортеров? Нет, он был не настолько глуп. Пусть с этим разбираются профессионалы. Он же займется тем, за что получает деньги.
Повернув тело на бок – оно стандартно держалось в воздухе при помощи силовых полей – врач настроил собственное зрение на измерение раны и запечатление деталей. К тому же правый глаз еще вел видеосъемку – Гаспар был широкопрофильным специалистом и, скорее, доктором для детей и юношества, нежели патологоанатомом. А кем он мог быть еще, если почти все старше сорока были андроидами?
– Гас, ты как, долго еще?
Михаил Мироненко, спец по биоройдам и внешней оболочке кукол – так называли искусственные тела, стоял на подхвате. Кукольник. Он тоже был не рад предстоящей работе, но они не могли отказаться. Контракт с «БиоТекнолоджик» связывал по рукам и ногам. «Хочешь долго жить – учись приносить пользу», – такими были стандартные рекламные плакаты, развешенные везде, где только можно. И они учились. Женщины могли получить стандартное тело андроида после сорока пяти лет, родив двух детей. Мужчина должен был доказать свою полезность обществу сделав полезное открытие, или найдя работу в крупной корпорации. Но любой человек, подающий прошение на тело после наступления сорока лет, должен был иметь высшее образование и приемлемую сферу деятельности. Вот так.
– Почти, – пробормотал врач, – фиксирую последние повреждения.
Конечно, никто не хотел получить в пользование стандартную модель – голый железный корпус робота, не облагороженный никакими внешними признаками. Очень немногие могли оплатить хорошую куклу сами, поэтому девяносто девять процентов людей подписывали контракты, обещая работать на того, кто готов оплатить механическое тело. Чаще всего такие контракты заключали с крупными корпорациями, такими как «БиоТекнолоджик», оказываясь в кабале на столетия. Но какая разница, когда технически ты бессмертен? Сначала дадут куклу, наиболее приспособленную к оговоренной работе. А вот по окончании контракта, в зависимости от набранных баллов и коэффициента полезности, предоставят тело, оснащенное последними новинками, подобранными по желанию.
– Отлично, – улыбнулся Миха. – Я готов. Она красивая. Понятно, почему Ефим ее выбрал. И девочка та, ее охраняют сейчас в усиленном режиме. Ты же слышал? Думают, что авария была подстроена.
– Мих, если бы ты говорил меньше, твои баллы существенно увеличились, – Гаспар зафиксировал тело в одном положении и снова начал фотографировать раны. – Если бы не все это, то я подумал бы, что она спит. Полностью здоровая женщина, только проблемы с репродуктивной системой. Остальное можно брать на тесты и имплантаты, если нужно.
– Нет, Ефим запретил, – покачал головой кукольник. – Мне велено снять с нее все замеры, сделать полный скан и создать максимально похожую куклу с уплотненным скелетом. Только с поправкой. Омолодить до возраста восемнадцати лет. Спецзаказ.
– Понятно почему у меня в ассистентах сегодня именно ты, – без энтузиазма прокомментировал Гас. – Он готовит ей преемницу?
– Нет, – Миха покачал головой, – это будет подарок на восемнадцатилетие. Той девочке, которую он удочерил после гибели своей любовницы.
– Не правильно это, – врач покачал головой. – Нельзя делать андроидов из таких молодых. Это незаконно.
Замахав руками, Миха перебил его.
– Я был в той группе, понимаешь, – начал он. – Ездил забирать ее из комнаты, помогал делать первую куклу. У тебя доступ двенадцатого уровня, иначе я не смог бы рассказать. Так вот. Она там стояла в середине, на каком-то постаменте. Тело старое, модели XX-2015, модификации альбинос, биоройд. Они не пошли – по какой-то причине горела вся нервная система, – поэтому забраковали всю партию. Любой мозг, помещенный в такую куклу, гарантированно умирал за неделю.
– Ты отвлекся, – Гас снова перевернул тело, продолжая дотошно исследовать повреждения. – Я помню об этом дефекте.
– Извини. – Миха пожал плечами, почти человеческий жест. – Представь, маленькая комнатка, вся кафельная, белая. Вокруг ничего, только капельница, стол с препаратами и музыкальная шкатулка на нем. Мы, понятное дело, как увидели тело, так и ошалели. Думали, Ефим спятил, когда нас сюда послал. Но когда эта женщина завела механизм и послышалась мелодия, то кукла открыла глаза. Жуткое зрелище.
– Она слышала или видела? – с любопытством спросил врач.
Конечно, Гаспар не был специалистом в пересадке мозга, но все, что касалось живых людей, чрезвычайно его волновало. Быть может, разгадав именно эту загадку, он получил бы максимальный коэффициент полезности. Тогда куклу, которую ему выдадут после окончания контракта, можно будет модифицировать самыми последними разработками.
– Не знаю, – честно ответил Михаил. – Мне дали с ней поработать всего несколько часов, и то уже на этапе нового тела. На карте обследования было видно, что пару нервов прижилось, но чтобы сказать точно, я должен поработать с таким материалом. В любом случае это был уже четырнадцатый уровень, меня туда не пустили.
– Понятно. – Гаспар снова зафиксировал тело горизонтально. – Я закончил. Можешь приступать.
– Спасибо, Гас, – улыбнулся кукольник, – мне работы на пару часов.
– Ты не дорассказал, что было с девочкой.
– Ну а что было, – Миха подошел к трупу и снял кисти собственных рук, как перчатки. Под ними оказались тонкие щупы, которые мгновенно заветвились, принимаясь за работу. – Ее привезли в лабораторию, извлекли мозг, почистили и засунули в новую куклу. Нервы прижились за полгода, только не двигаются два пальца на левой руке. Ходить училась еще год, разговаривать, двигаться, управлять собой. Стандартно все.
– Видимо не так стандартно, если Ефимцев ее удочерил, – заметил врач.
– Наверное, у него были свои причины, – пробормотал Михаил. – Кто же знает.
Тонкие щупы, заменяющие ему пальцы, бегали по коже мертвой женщины, запечатлевая каждый нанометр ее тела, записывая всю информацию, которую удавалось добыть.