Жила была девочка. Доп мат, ист. лица 4 В.К. Павел
Великий князь Павел Александрович
Ольга Валериановна Пистолькорс (Палей)
Павел Александрович
пятый сын императора Александра II, был женат на греческой принцессе Александре Георгиевне. Генерал от кавалерии, он командовал лейб-гвардии Конным полком и Гвардейским корпусом. Покровительствовал всем поощрительным коннозаводским учреждениям в России и был почетным председателем Русского общества охраны народного здоровья.
Незадолго до ареста, 9 августа 1918 года, ему датским посланником Харальдом Скавениусом был предложен план организованного побега из России. Он должен был скрыться в Австро-Венгерском посольстве, а затем переодетым в форму австро-венгерского военнопленного переправлен в Вену. Там можно было затеряться в рядах австрийских военнопленных и таким образом спастись. Великий князь наотрез отказался от этого плана, заявив, что он скорее умрет, нежели наденет на себя австро-венгерскую форму – форму враждебного России государства.
Ольга Валериановна
Она умела любить. Знала цену высокого страдания. Она умела ненавидеть. Ее честолюбие и тщеславие не знало никакого предела в достижении целей. Чтобы добиться желаемого она изобретала, порою, невозможное. Она никого и никогда не боялась. Трепетала лишь перед мужем и сыном Владимиром, которых беспредельно обожала.
Ее очарование было столь притягательным, что, называя ее за глаза «хищницей, выскочкой», «дамой – полковницей», – добрая половина великосветского Петербурга считала честью для себя позавтракать или отобедать именно у нее, графини Гогенфельзен, княгини Палей, морганатической супруги младшего дядюшки Государя Императора Николая Второго, великого князя Павла Александровича Романова.
Оленька Карнович, прелестная, живая девочка с глубокими, темными, как речной омут, глазами, дочь действительного статского советника и камергера Валериана Гавриловича Карновича и его супруги Ольги Васильевны Мессарош. В детстве маленькая Лёля не доставляла особых хлопот своим родителям: училась блестяще, запоем читала Лермонтова и Пушкина, выписывая в тетрадки – альбомы памятные строки, да и сама колдовала грифелем над незатейливыми рифмами, старательно разучивала на рояле октавы и гаммы, а на детских балах не было равной ей в изяществе легких па мазурки и замысловатых фигур кадрили. От юных кавалеров тоже – отбоя не было. Но особо все вокруг отмечали Лёлину необычайную любезность к старшим, уменье держать себя с достоинством и, редким для столь юного создания, тактом. Наиболее проницательные и язвительные наблюдатели, впрочем, говорили тут же, что почтительность девицы сей подчас граничит с противной, липкой приторностью угодничества, и во всем – то она – себе на уме, а значит, сумеет «пойти далеко и уйти – далече», благо, положение отца – камергера и родственные связи семьи все это – позволяли!
Но догадки оставались всего лишь догадками, а нежная, поэтическая юность Оленьки Карнович закончилась быстро и более, чем обыкновенно – для девушки с ее высокими тайными желаниями и неугасимым пламенем честолюбия в душе. Неполных двадцати лет мадемуазель Карнович вышла замуж за поручика конной гвардии Эриха – Герхарда фон Пистолькорса и за три с небольшим года уже стала матерью троих его детей – сына и двух дочерей – и весьма уважаемой полковою дамою, чьей прямою обязанностью было устраивать приемы, делать визиты, и легко переносить изящные и не очень, дамские сплетни из гостиной в гостиную. Баловство рифмами было, казалось, прочно забыто. Молодая, изящная дама, супруга полкового офицера – конногвардейца быстро сходилась с людьми, умела быть в разговорах пленительно откровенной и их самих вызвать на откровенность, потому то довольно быстро вокруг « милейшей Ольги Валериановны» составился кружок преданных ей поклонников, среди которых, числился и сам Великий князь Владимир Александрович – грозный богатырь – дядюшка молодого Императора, командующий царской гвардией …
Такое знакомство придавало Ольге Валериановне много блеска в глазах окружающих, и она не собиралась его терять, что бы вокруг не говорилось! А говорилось – многое. К примеру, то, что тонкий ценитель и покровитель изящных искусств, Его Императорское Высочество Великий князь Владимир Александрович был явно без ума от Ольги Валериановны и об этом знали все, кроме незадачливого супруга очаровательницы и жены Великого князя, грозной и блистательно – амбициозной княгини Марии Павловны, которую Ольга Валериановна непостижимым для великосветских сплетников образом, тоже сумела очаровать и пленить! Великая княгиня Мария Павловна, или, как все ее называли в свете, – «Михень», претендующая на роль «Первой дамы Империи», и всегда и всюду ведущая себя так, будто бы в России и не было иной императрицы – Царствующей, – наносила Ольге Валериановне дружеские визиты, приглашала ее на чаепития в свое роскошное «палаццо» на Дворцовой набережной… Княгине, очевидно, слишком нравилось слушать фимиам изысканной лести, который неустанно курила вокруг нее новая подруга.
Интересно, как бы повела себя Мария Павловна, если бы ей вдруг нечаянно попалась в руки хоть одна из надушенных записок мадам Пистолькорс, которые та в изобилии отправляла Великому князю Владимиру? Приведу текст только одного «романтически – непозволительного» по светскому этикету послания:
«Мой дорогой Главнокомандующий! Вы были так добры ко мне заехать, и я, избалованная Вами, смутно надеялась, что Вы повторите Вашу попытку. Но, увы! Оттого в жизни и бывают разочарования, что мы надеемся на слишком многое!!! Итак, неужели Вас до моего отъезда не увижу? Сегодня я исповедуюсь, завтра приобщаюсь, а потому – простите меня, грешную,, во – первых, во всем, а во вторых за то, что я попрошу Вас приехать ко мне в четверг, от трех до шести, или же в субботу в то же время. Я прошу заехать оттого, что хочу Вам дать, как всегда, маленькое яичко на Пасху и боюсь, что на праздник Вас не увижу. Всегда всем сердцем Ваша – Ольга Пистолькорс». (апрель 1898 года)
Пасхальный сувенир Великий князь, видимо получил, как и многое другое... И хотя Ольга Валериановна в других своих посланиях пылко умоляла «царскородного» поклонника, «умолчать пред всеми о нашей переписке и разорвать каракули», Они так и остались в бумагах Владимира Александровича. Он слишком дорожил ими, чтобы уничтожить…
Великокняжеские «милости» сыпались на скромную «полковую чету» со всех сторон.
Карьера Эриха Пистолькорса, сквозь пальцы смотрящего на великосветские эскапады пленительной и пленяющей жены, стремительно шла в гору, он стал полковником, а его супруга – почти что «первой дамою» при негласном, но блестящем «Дворе» Марии Павловны. Княгиня дорожила ее дружбой, посвящала в семейные и фамильные тайны, приглашала на балы и светские рауты. Было отчего закружиться голове бедной «madame la colоnnele»!
Голова Ольги Валериановны действительно, должно быть, кружилась, но очарование ее самой от этого только утроилось, чему немало, конечно же, способствовали парижские шляпки и туалеты, драгоценности – подарки поклонников – и блестящие вечеринки, на которых неустанно собирался весь цвет дворянских фамилий из числа офицеров гвардии. Бывали здесь и представители романовской династии.
С некоторых пор завсегдатаем вечеров дивной мадам «с непонятно – длинной шведской фамилией» стал еще один императорский дядюшка – не так давно овдовевший Великий князь Павел Александрович, вместе с племянником, тогда еще – наследником престола, Цесаревичем Николаем и двоюродным братом Константином Константиновичем. Вечера проводили весьма приятно. Осталась запись в дневнике Константина Константиновича об одном таком вечере:
«8 июня 1893 года.
В семь часов мы с Ники поехали обедать в Красное Село, к жене конногвардейца Пистолькорс, так называемой «Маме Леле». Там был Павел, мадам Трепова, новый командир конвоя Мейендорф и его жена …Получив от нее записки с приглашениями, мы было смутились; Ники написал Павлу; как быть? Павел просил приехать, говоря, что будет очень весело. И действительно, скучно не было. Шампанское снова лилось в изобилии и Цесаревич мой опять кутнул. Впрочем, выпить он может и очень много, но всегда – трезв. Вернулись мы с ним в лагерь в двенадцатом часу ночи..»
Хозяйка приглашала бывать еще, царственные гости – твердо обещали, и она – парила на Небесах, как же, еще одна великосветская победа: в ее скромном городском доме вскоре побывает сам Наследник Цесаревич!
Но Наследник – не побывал. Его закружили другие дела: свадьба кузена, герцога Йоркского, а там и – собственное обручение с гессенской принцессою – герцогинею Аликс.
Мадам Пистолькорс, вздыхая иногда о несбывшемся, долгие годы трепетно хранила записку Николая Второго, которую он ей прислал накануне несостоявшегося завтрака:
«Милая Мама Леля! Очень прошу простить меня, но ввиду более раннего моего отъезда в Англию, я не буду иметь удовольствия завтракать у Вас в городе, как было условлено раньше. Я тем более сожалею, что завтрак у Вас мог бы служить продолжением того прекрасного вечера восьмого июня, который так весело прошел у Вас в Красном».
«Мама Леля» слыла и впрямь хозяйкою – хоть куда! Прекрасно пела оперные арии, играла на фортепьяно, была в курсе всех литературных новинок, могла поддержать любой, самый сложный в разговор в непринужденной манере, каждому своему гостю стремилась уделить внимание и сделать так, чтобы он, этот гость, чувствовал себя самым значительным и уважаемым на ее вечере. Тонкую натуру великого князя Павла, который в обширном романовском семействе славился своим природным артистизмом, изяществом вкуса и пристрастием к игре в любительских театральных постановках и некоторой склонностью к чуть нарочитой меланхоличности, Ольга Валериановна поразила тем, что сама, первой призналась ему в безоглядной любви, послав поэтическое признание:
«Я не могу забыть то чудное мгновенье!
Теперь ты для меня и радость и покой!
В тебе мои мечты, надежды, вдохновенье
Отныне жизнь моя, наполнена Тобой.
В тебе еще, мой друг, сильно воспоминанье,
Ты прошлое свое не можешь позабыть,
Но на устах твоих горит уже признанье
И сердцу твоему вновь хочется любить!
И я люблю тебя! Я так тебя согрею!
В объятиях моих ты снова оживешь.
Ты сжалишься тогда над нежностью моею
И больше, может быть, меня не оттолкнешь!»
август 1893 года.
Великий князь был ошеломлен столь страстным порывом чувства со стороны Ольги Валериановны и... сдался. Она и сама не ожидала, что прочно позабытое с юности умение может принести такие плоды! Но с той поры тонкую и верную партию «первой скрипки» в их отношениях всегда играла она, чутко уловив, на которой из струн можно играть вернее всего: на струне нежности, преданности, теплой заботы, в которой так нуждался человек, трагически потерявший любимую жену.* (*Греческая принцесса Александра Георгиевна, умерла совсем молодой, двадцати двух лет, родив великому князю второго ребенка, Дмитрия. Старшей их дочери, Марии, к тому моменту было около двух лет.) Павел Александрович терял голову от чар Ольги, но долго не решался говорить о ней в романовском семействе. Молчал и тогда, когда в декабре 1896 года у Ольги Валериановны появился сын Владимир, с чудными, истинно «романовскими» глазами и породистым тонким профилем.. Потом появились и две милых девочки – Ирина и Натали. Они все носили фамилию «Пистолькорс», ибо только осенью 1901 года, благодаря усиленным хлопотам Павла Александровича, министра Щегловитинова и родственника Ольги Валериановны, графа Головина, чаровница с тремя незаконнорожденными детьми, наконец – то стала свободна! Отныне они всюду появлялись вместе, счастливая «мама Леля» помолодела лет на десять, была изящна, остроумна, блистала в драгоценностях, которые ей дарил очарованный и влюбленный, как мальчишка, «беззаконный муж».
В колье, серьгах и кольцах, надетых на дерзкой красавице Леле, многие узнавали фамильные драгоценности рода Романовых и лично покойной императрицы Марии Александровны – матушки Павла, но грозно молчали. Собирались тучи. Пахло большим скандалом. А влюбленные ни на что не обращали внимания.
Дети Великого князя Павла, после смерти матери поступившие под опеку Великой княгини Елизаветы Феодоровны, (сестры Государыни Александры), и ее мужа, московского генерал – губернатора Великого князя Сергея Александровича, наотрез отказывались от встреч со столь любимым прежде ПапА, ведь в его доме царила вечно смеющаяся, поющая, великолепная, но внутренне – прохладная, и несколько отстраненная от исстрадавшихся по душевному теплу маленьких сердец, «мадам Ольга» и были теперь другие, незнакомые прежде, порядки: поздний чай, музыкальные репетиции в верхнем салоне, шумные гости….
Дмитрий и Мария ощутили себя внезапно совершенно круглыми сиротами и с радостью согласились на предложение любимой тети Эллы переехать насовсем к ней, в Москву.
Ольга же Валериановна, проводив «романовских сирот» в первопрестольную, загадочно светилась улыбкой. Она впервые ощущала себя в великокняжеском дворце полновластной хозяйкой. Может быть, ей уже просто не мешали печальные и недоуменные, не по детски серьезные взгляды пасынка и падчерицы в больших зеркалах и коридорах?..
Гроза грянула неожиданно. Вернее, это был лишь первый раскат грома в жизни Великого князя и его блистательной пассии. Ударил он не с той стороны, с которой его ожидали скандальные любовники, но тем сильнее ощутили они его сокрушительную силу .
А все началось с того, что однажды дерзкая и властная Великая Княгиня Мария Павловна, все еще бывшая в близких подругах у мадам Пистолькорс – Карнович, осмелилась пригласить «милейшую Ольгу Валериановну» в ложу Императорской семьи, что считалось крайним нарушением этикета – Ольга Пистолькорс никогда не была официально представлена ко Двору Их Величеств, а после своего скандально известного всей столице «романа с Романовым» и шумного развода и вовсе не имела надежд на такую честь!
На следующий же день после инцидента в семейной ложе дядюшка Императора, грозный шеф гвардии получил от Государя Николая Александровича следующее, дышащее холодом, резкое письмо:
«Моя жена и я считаем случившееся вчера совсем неприличным и надеемся, что такой случай в той или другой царской ложе больше не повторится! Мне было в особенности обидно то, что Вы сделали это без всякого разрешения с моей стороны. При Папа ничего подобного не случилось бы.. Не забывайте, что я стал главой семейства и что я не имею права смотреть сквозь пальцы на действия кого – бы то ни было из членов семейства, которые считаю неправильными или неуместными. Более чем когда либо необходимо, чтобы наше семейство держалось крепко и дружно.. И Тебе бы первому следовало мне в этом помогать.»
И хотя холодное, официальное «Вы» сменилось в последней строке письма на прежнее родственное : «Ты», Князь Владимир Александрович пребывал в полной прострации: никогда прежде «милый племянник Ники» не позволял быть таким дерзким с ним, старшим в роду!
Дерзко проштрафившаяся Княгиня Мария Павловна, читая письмо, краснела и бледнела, кусая губы и ежась под грозным взглядом мужа.
Тот устроил «головомойку с перцем» не только ей, но и младшему брату – ловеласу. Властная нарушительница спокойствия дома Романовых, прикусив губу, по приказу мужа, сейчас же принялись строчить велеречивый ответ с извинениями, но помог он мало. С той самой поры Великую княгиню Марию Павловну – старшую плохо встречали при обеих Дворах, а о «мадам Леле» не хотели слышать вовсе!
Невенчанная супруга князя Павла Александровича была в горьком отчаянии от столь явного этикетного промаха сиятельной подруги, но и сквозь слезы разгадала сию шараду довольно быстро. Властолюбивая и расчетливая княгиня Михень преследовала всегда и во всем только свои цели: вероятно, ей стало казаться, что мадам Пистолькорс начинает применять свой шарм не там, где следует, приобретая определенный вес в столице. Об остроумной, изящной любовнице Павла Романова стали слишком много говорить в свете!
Соперницы Великой княгине были вовсе не нужны. И Мария Павловна тут же сделала рискованный, но весьма ловкий ход – решилась на публичный скандал, с единственною целью: устранить сладкоречивую подругу с шахматного поля дворцовых интриг, где она, как Королева – ферзь, вела только свою игру! Правда, четко разыгранный гамбит на этот раз принес Марии Павловне лишь половинную победу…
Дерзкие любовники, нарушители дворцового протокола, не растерялись, и в ответ тотчас же разыграли свой «эндшпиль»: спешно выехали за границу, в Мюнхен, где, полушутя, со смехом, в полминуты, очаровав баварского короля Леопольда, энергичная и прелестная мадам Ольга Карнович получила для себя и своего некоронованного потомства первый в жизни пышный титул – графини Гогенфельзен!
Далее счастливые титулованные влюбленные отбыли в благословенную Италию: Неаполь, Милан, Турин, Ливорно – головокружительный вояж.. Именно там, в Ливорно, они совершили еще один отчаянный шаг…
…В скромной греческой церкви 10 октября 1902 года состоялось тайное венчание потомка древнего царственного романовского рода, великого князя Павла Александровича и Ольги Валериановны Карнович. В Петербурге об этом узнали тотчас. 20 октября 1902 года Николай Второй писал императрице – матери Марии Феодоровне из Ливадийского дворца в Крыму:
«Я узнал об этом от Плеве из Петербурга, а ему сообщила мать мадам Пистолькорс.
Несмотря на источник такого известия, я желал проверить его и телеграфировал дяде Павлу.
На другой день я получил от него ответ, что свадьба совершилась в начале сентября в греческой церкви Ливорно и что он пишет мне. Через десять дней это письмо пришло. Вероятно, как и в письмах к тебе, он нового ничего не сообщает, а только повторяет свои доводы. Фредериксу я сказал выписать сюда Философова, с которым долго говорил. Он мне передал, что в день отъезда своего за границу дядя Павел приказал ему дать в вагон три миллиона рублей из своей конторы, что и было исполнено. Из этого вполне видно, что дядя Павел заранее решил провести свое решение в исполнение и все приготовил, чтобы остаться надолго за границей. Еще весною я имел с ним крупный разговор, окончившийся тем, что его предупредил обо всех последствиях, которые его ожидают, если он женится.. К всеобщему огорчению, ничего не помогло. Как все это больно и тяжело и как совестно перед всем светом за наше семейство!»
Вскоре последовало и более ощутимое наказание, чем просто – царственный гнев. Павел Александрович был лишен всех своих офицерских званий, отчислен со службы, ему был запрещен въезд в Россию, а опеку над его двумя детьми от первого брака возглавила сама Императорская чета. Лишенные семьи и родного очага Мария и Дмитрий звали их с тех пор «Папа Ники и мама Аликс»….
Несколько лет Павел Александрович со своею морганатической супругою – теперь уже графинею Гогенфельзен – прожили в Париже, где ожидали императорского прощения. Они вели шумную светскую жизнь, благо состояние, предусмотрительно помещенное Великим князем в ряд европейских банков, вполне им это позволяло.. Трудно сказать, сколько бы вообще продолжалось их вполне тщетное ожидание царской милости, если бы не трагедия, внезапно случившаяся в большом романовском семействе!
В начале февраля 1905 года был убит бомбой террориста С. Каляева брат Павла, Великий князь, московский генерал – губернатор Сергей Александрович. Павлу Александровичу разрешили приехать на похороны. После пышных и тяжелых церемоний князь – странник встретился со своим Государем – племянником, и услышал, что тот «больше на него не сердится».
И все, возможно, уладилось бы вполне мирно, если бы князь Павел Александрович не стал вдруг настойчиво торопить события, прося у Императора разрешения узаконить в России брак с его избранницею, «чтобы положение троих его детей, рожденных в этой связи, не было фальшивым».
Император ответил дяде на просьбу через несколько дней письмом, которого ввергло Великого князя в яростный гнев.
Вот строки из него:
«….. Во всяком случае за мною остается право решения вопроса о времени, когда тебе разрешено будет приехать сюда с женою. Ты должен терпеливо ожидать, не забегая вперед. Позволив тебе сейчас приезжать в Россию время от времени, я желал тебе этим дать утешение твоим детям видеться с тобою. Они потеряли в дяде Сергее, в сущности, второго отца. Не забудь, что ты покинул их лишь для личного своего счастья».
Великий князь воспринял это письмо – увещевание Государя – племянника, как личное оскорбление и отказался появляться на родине без жены, хотя бы и ради встреч с детьми. О признании неравнородного брака князя Павла, смягчении его участи хлопотали перед Государем старшие дяди – Владимир и Алексей, но Николай Второй оставался непреклонен, и в этом его поддерживала не столько молодая Императрица, сколько Вдовствующая Государыня – мать Мария Феодоровна.
Великому князю Алексею Александровичу, Император в частном письме так объяснял мотивы своего отказа: « Я смотрю на этот брак, как на поступок человека, который желал показать всем, что любимая им женщина – есть его жена, а не любовница. Желая дать новое имя сыну ее Пистолькорсу, он этим самым поднимает восьмилетнее прошлое, что, в особенности, неудобно по отношению к его детям от покойной принцессы Александры. Они в таком уже возрасте, что скоро могут понять, какого рода отношения существовали между их отцом и его женою. Не думаю, чтобы это способствовало сближению их с ним. Репутация жены, восстановленная законным браком, опять поколеблется, благодаря подчеркиванию прошедшего. Наконец, совершенно естественно, ребенку оставаться при матери и продолжать носить фамилию первого мужа. Вот те причины, которые заставляют меня не соглашаться на просьбу дяди Павла».
Проницательный император – племянник оказался полностью прав. Дочь и сын князя Павла Александровича так и не смогли больше сблизиться с отцом: он отказывался приезжать в Россию, не отвечал на письма детей, полностью погрузившись в пучину личного счастья.
Лишь в 1908 году, уступив настойчивым просьбам дочери, выходящей замуж за шведского крон – принца Вильгельма, он приехал на свадебные торжества, но присутствовал лишь на акте венчания… Мария Павловна очень глубоко переживала холодное безразличие отца и вынужденное сиротство – свое и брата Дмитрия, красавца гвардейца и спортсмена..
Личная судьба княжны императорской крови, шведской наследной принцессы Бернадотт сложилась не слишком счастливо. Снедаемая горьким комплексом сиротства и нелюбви, невольно зароненным в ее душу с детства пренебрежительным отношением отца и слишком ранней потерей матери, Мария Павловна не сумела и не захотела сохранить свой «коронованный брак» и, в погоне за призраком мимолетного счастья, оставила и ребенка, и мужа, и холодную Швецию, чтобы в 1913 году вернуться в Санкт-Петербург; чтобы пройти через все ужасы войны, революции и эмиграции, открыть модный дом в Париже, и умереть вдали от России….
К тому моменту, когда великая княжна Мария Павловна решилась покинуть Швецию, ее опальный отец уже год, как жил в России вместе с женою и новой семьей. Ему возвратили звания, восстановили на службе. Он выстроил в Царском Селе, по соседству с Императорской резиденцией, огромный, роскошный дворец в стиле Людовика Пятнадцатого, украшенный дорогими французскими гобеленами и коллекцией западноевропейской живописи.
Европейский, «парижский» тон всему новому дому, разумеется, задавала блистательная «мадам Ольга».
Она устраивала в палаццо князя Павла роскошные приемы, музыкальные вечера, спектакли в пользу детей сирот и бедных вдов, переводила на французский язык и издавала в Европе книгу – энциклопедию историка Елчанинова, с предисловием графа де Сегюра «Государь Император Николай Второй и великие князья» и все это – с одною единственною целью – заслужить долгожданную монаршую милость, стать полноправным членом императорской семьи, а, может быть, еще и – подругой Государыни. Она день и ночь мечтала об этом. Посылала Императрице Александре Феодоровне, (надеясь смягчить чрезмерно любящее материнское сердце!) собственноручно заказанный еще во Франции портрет – миниатюру Наследника Цесаревича Алексея Николаевича, тщательно написанный по фотографии, в бриллиантовой оправе – потом портрет этот отпечатали все русские и европейские газеты, а копии продавали в магазинах -, но Царствующая Государыня оставалась непреклонна – доступ во дворец для «мадам» князя Павла» был закрыт!
В отчаянии Ольга Валериановна кинулась было просить помощи и у загадочного шамана – старца Григория Ефимовича, но тот, сперва обнадежив решительную и энергичную супругу Императорского дядюшки тем, что «все сделает у Мамы, хоть она и строптивая» При этом старец выпросил у обескураженной княгини двести рублей ассигнациями и все пытался поцеловать! Она дала деньги, поспешив тотчас же уехать домой, со странным чувством недоумения в душе: «И что это за люди живут на свете!». Однако решила надеяться на чудо до конца.
Но уже при следующей встрече, 3 февраля 1914 года, «Всесильный» старец «грустно и ласково сообщил» мадам Гогенфельзен, что ничего добиться не смог: гордая Государыня дать аудиенцию беспокойной « морганатической тетушке» наотрез отказалась!
Мало было этого огорчения для мадам графини, так еще и сам князь Павел Александрович, каким-то образом разузнав о рандеву супруги с пресловутым старцем, сделал ей невероятно громкую сцену, в завершении которой грозил навсегда разорвать их отношения, если она будет и впредь продолжать свои «дворцовые интриги»!
Всерьез напуганная такою ужасной для нее перспективой, Ольга Валериановна решительно отступила от опасных честолюбивых планов. Рисковать своими чувствами и чувствами Великого князя Павла, которого все эти годы любила – безгранично, рисковать собственным будущим, жертвовать покоем детей, она не могла и не хотела… Казалось, все потеряно навсегда и надо смириться с непризнанием света и Двора и жить по прежнему, на правах «блестящей парии»..
Но война 1914 года перевернула жизнь и России и всего романовского семейства вверх дном. Вскоре после начала Первой Мировой Великий князь Павел Александрович вновь поступил на военную службу – командиром Первого гвардейского корпуса, затем инспектором войск гвардии, а его супруга принялась деятельно хлопотать о размещении в одном из этажей своего дворца большого лазарета для раненых. Кроме того, она неустанно жертвовала крупные суммы госпиталям и санаториям, носящим имя Ее Императорского Величества; на свои же личные средства снабдила хирургическим инструментом несколько санитарных поездов; исправно посещала все заседания «Комитета помощи жертвам войны и перемещенным лицам», который возглавляла Ее Императорское Высочество Цесаревна и Великая княжна Татьяна Николаевна, и там тоже щедро, усердно и неустанно оказывала помощь всем, кто только в ней нуждался.
Своей сердечностью и неуемной энергией мадам Карнович-Гогенфельзен сильно расположила к себе юную Цесаревну Татьяну, и та, видимо, как то сумела повлиять на Царственных родителей и Августейшую бабушку.
Не успокаивались в просьбах об опальном семействе и родственники Ольги Валериановны – графы Головины. Окруженные неумолчными «призывами к милосердию» со всех сторон, даже – и от горячо любимой дочери и внучки! – и непреклонная Императрица – вдова Мария Феодоровна, и строгий Государь Николай Александрович, взваливший на себя бремя «чести рода»; и всегда прежде яростно непримиримая ко всякого рода «брачным аферисткам», Императрица Александра Феодоровна, – все они как-то вдруг разом – уступили и – смягчились.
Благодаря сему обширному «умягчению сердец», в длинной светской эпопее с прощениями и прошениями, а, значит – и в судьбе «брачного мятежника» Павла Романова и его непризнанной семьи, наконец, наступил желанный перелом.
18 августа 1915 года Ольга Валериановна Карнович-Пистолькорс, графиня Гогенфельзен и ее дети от морганатического брака с Великим князем Павлом Александровичем, получили именным указом Государя Императора Николая Второго родовую фамилию Палей и русский княжеский титул, передающийся по наследству. Цель всей жизни мадам Карнович была достигнута. Темная сторона истории жизни легендарной когда-то полковой дамы «Мамы Лели» осталась навсегда осталась в прошлом. На сцене появилась блистательная княгиня Ольга Палей. О, теперь она с полным правом могла сказать о себе, что следовала всегда и всюду лишь своему любимому девизу: «Настоящая Женщина никогда не отступает и поражений не признает!» – и победно осуществила его, воплотила в рисунке свой судьбы, в постановке пьесы по собственной жизни.
Вскоре после пышного титулования и получения жалованной княжеской грамоты Ее Светлость княгиня Ольга Валериановна была впервые приглашена в Аничков дворец, на семейное чаепитие к Вдовствующей Государыне, а через несколько дней ее приняла и молодая Императрица. О чем они говорили, на долгожданной аудиенции? Вероятно – о детях. Умница княгиня Палей рассчитала все очень верно: она сделала высокую ставку на трепетные материнские чувства Александры Феодоровны, употребила всю мощь своего невыразимого обаяния, с чуть наивным и пылким восторгом выспрашивая у Императрицы милые, детские подробности о Цесаревнах, выражая восхищение их воспитанием и изяществом манер, выразила чисто материнское, непритворное беспокойство хрупкостью здоровья «бесценного Наследника Цесаревича» и, конечно же, рассказала Императрице о своих милых чадах, в особенности, о сыне, о дорогом Володеньке, которым безумно гордилась.
Гордиться счастливой матери было чем. Князь Владимир Палей, два года назад окончивший Пажеский корпус, унаследовал тонкую артистическую натуру отца, увлекался музыкой, делал сильные поэтические переводы, отлично рисовал и писал великолепные стихи.
Да, тут еще надо сказать особо, что царственный дядюшка – поэт, знаменитый в России «К.Р.» – Константин Романов – прочил юному пииту славу своего преемника, но Володя, по пылким уверениям матери – княгини, всему – всему предпочел сражения на полях войны, во славу Отечества и Императора… Он ведь просто обожает своего Государя!
В конце аудиенции княгиня Ольга Валериановна трепетно преподнесла Ее Величеству на память о встрече тоненький сборник стихов своего лейб-гусара, «милого Ботьки», в изящном переплете.
Через несколько дней Императрица написала супругу на фронт, что очарована прелестью строк юного князя – стихотворца, и часто перечитывает подаренную ей книгу, но при этом добавила с легкою усмешкой: «Жена Павла была очень мила, но так надоедала мне своею манерою говорить о том, как она преданна и так далее..» Государыня Александра с детства не очень – то доверяла пышно – театральному многословию, предпочитая ему – молчаливое, естественное действие.
Но как бы то ни было, а все же, в дальнейшем, при обеих Дворах Империи, «сиятельная мадам», добросердечная, энергичная, отменно тактичная Ольга Палей встречала весьма и весьма любезный прием, в отличие от другой своей золовки, графини Натали Брасовой* (*которая о своем единственном сыне Жорже от другого царственного брата, Михаила, говорить с внешне чопорной порфироносной «невесткой» Аликс никогда не решалась, да и не хотела!).
Ольга Валериановна и теперь могла торжествовать по праву. Она взяла верную ноту и в этой игре. И заслужила бурные аплодисменты зрительного зала.
В одном из писем мужу – Императору Ее Величество упоминает о тронувшем ее воображение, выразительном взгляде князя Владимира и проницательно замечает далее, что «натуры, подобные ему, поэтические, благородные, тонко чувствующие, быстрее иных покидают этот мир»
Государыня совсем не ошиблась в своих трагических предчувствиях: поручика – адъютанта, князя Палей ждала страшная судьба! Еще в дни февральской бури он был арестован по приказу А.Ф. Керенского за злостную карикатуру и эпиграмму в его адрес, и арест этот так и не закончился. В марте 1918 года, уже по приказу Петроградской ЧК, за подписью Урицкого, он был арестован и вместе с другими членами семьи Романовых выслан в Вятку, оттуда в Алапаевск, где вместе с родственниками – кузенами Ионном и Константином Константиновичами и милою тетушкою – настоятельницей Эллой Романовой был заживо сброшен в шахту и погребен под кучами известняка. Урицкий перед самой высылкой членов семьи Романовых в Вятку, лично предлагал князю Владимиру отрешиться от своего отца и этим – получить полную свободу, но юный потомок древнего боярского рода, даже и помыслить не мог о чем – либо подобном! Он с презрением отказался от сей сомнительной «чести», гордо швырнув пресловутое отречение на стол «красного комиссара» чем, собственно, и предопределил свою горькую участь.
Получив из десятых рук путанное, противоречивое известие о страшной смерти сына – к осени 1918 года – княгиня Ольга Валериановна была безутешна. Она непременно сошла бы с ума, предавшись горю и отчаянию, но было ей в тот горький момент, совсем не до смертной тоски: ее супруг, Великий князь Павел Александрович, в августе 1918 года тоже был арестован. Больной, с обострившимся туберкулезным процессом в обеих легких, он содержался в каземате Петропавловской крепости, а вместе с ним и прочие царственные узники, дяди, и кузены, и племянники Романовы: Гавриил Константинович, Николай Михайлович.. Семейный клан был огромен, но у кровожадной ЧК как-то хватило пыла и пуль на всех...
немного фото: Ольга Палей и Павел Александрович
дом в Булонь-сюр-Сен на Парк-де-Пренс– это особняк, в котором жили Великий князь Павел с супругой и детьми
Это не просто дом – это особняк Зинаиды Ивановны Юсуповой. Позволю себе привести кусочек мемуаров Феликса Юсупова о ней и об этом доме
«В детстве посчастливилось мне знать прабабку мою, Зинаиду Ивановну Нарышкину, вторым браком графиню де Шово. Она умерла, когда было мне десять лет, но помню я ее очень ясно.
Прабабка моя была писаная красавица, жила весело и имела не одно приключенье.
Впоследствии, разбирая прабабкин архив, среди посланий от разных знаменитых современников нашел я письма к ней императора Николая. Характер писем сомнений не оставлял. …Двумя тремя годами позже, поссорившись с императором, она уехала за границу. Обосновалась в Париже, в купленном ею особняке в районе Булонь сюр Сен, на Парк де Прэнс. Весь парижский бомонд Второй Империи бывал у нее. Наполеон III увлекся ею и делал авансы, но ответа не получил…
Каждый год мы ездили к прабабушке в Париж. Она жила одна с компаньонкой в своем доме на Парк де Прэнс. Поселялись мы во флигеле, соединенном с домом переходом, и в дом ходили по вечерам…
Умерла она, когда ей было сто лет, в Париже, в 1897 году, оставив моей матери все свои драгоценности, брату моему булонский особняк на Парк де Прэнс, а мне – дома в Москве и Санкт Петербурге…
В прабабкином булонском доме долго никто не жил, потом его сдали, потом продали великому князю Павлу Александровичу, а после его смерти продали еще раз. Заняла его женская школа Дюпанлу, где позже училась моя дочь.»
А вот немного о Павле Александровиче из книги "Музы венценосной семьи"
В скромной греческой церкви 10 октября 1902 года состоялось тайное венчание потомка древнего
3 комментария
Авторизуйтесь, чтобы оставлять комментарий
ВойтиО, сколько было шума,
Эмоций ярких, пылких слез..
Попытки эти притулиться
К семейству высшему..
Скажите, стоят ваших грез
Чудовищные смерти
Любимых столь мужчин..
Когда б не рвались вы на верх
То сохранились эти жизни
Пусть не в России..
Не для всех
Для вас они б остались живы
Благодарю..
А иногда так хочется что-то изменить
Уж не графиня ли Палей подвигла мысль Л.Н.Толстого к написанию "Анны Карениной"? Удивительные судьбы. Жаль, что столь печальные. Спасибо за эту яркую и местами весьма поучительную историю.
Ольга Турбич, Да и она сама любила, может, там и было и тщеславие, и прочее, но ведь любила же, так что нет ее вины. Судьба.
Спасибо!
Ольга, Спасибо, что читаете и откликаетесь
Удаление комментария
Вы действительно хотите удалить сообщение ?
Удалить ОтменаКомментарий будет удален безвозвратно.
Блокировка комментирования
Вы дейтсвительно хотите запретить возможность комментировать ?
Запретить Отмена