Интервью с Владом Ларионовым

Автор: Джейн и Скарлетт Эйр / Добавлено: 29.07.18, 19:52:12

Дж. и С. Эйр: Влад, здравствуйте! Расскажите, пожалуйста, о вашем цикле «Хроники Поднебесья». На другом сайте вы называете его «Цветы и снега Поднебесья». Почему так? Какое название старое? Или у цикла их целых два?

Влад Ларионов: Здравствуйте, Джейн и Скарлетт.

Мир Поднебесья и истории в этом мире происходящие – это, собственно, то самое, ради чего я начал показывать свои опусы публике. И «Кто сказал: Война?», и «Силой и властью», и «Жизнью и кровью», и даже сказки Фарисана, на мой взгляд, стоят того, чтобы их читали.

Для меня хроники Поднебесья начались давно, где-то около пятнадцати лет назад, и не с истории Нарайна, и не с истории Адалана, и даже не с Льва и Птицы, а с истории совсем других персонажей, о которых я сейчас загадывать не буду, чтобы не выглядело пустословием, но все-таки надеюсь еще написать. Так вот, началась история… а потом постепенно раскручивалась, проигрывалась в уме в разные стороны, и в итоге вышло то, что сейчас есть: два написанных романа, третий – в работе, плюс пара сказок вроде приложения из совсем другого времени и другой локации. Сюжетно все это связано, конечно, но пока только в мыслях и планах понятно, как именно.

Почему названия цикла разные? Хроники Поднебесья – это такая традиционная штука, типа, все так называют: хроники Корума, хроники Нарнии, хроники Амбера… это и не название даже, а просто обозначение, мол, ряд историй, про какой-то определенный мир. Естественно, первое, что приходит в голову автору-начинайке – это обозначить цикл как хроники своего мира, просто чтобы знать, к чему относится. Эти истории про мир Поднебесья, как-то так.

А «Цветы и снега Поднебесья» - это было уже название, первое более-менее нормальное, которое я придумал. Сначала ж я думал, что это будет только один роман. Ну… может, два, но второй – про совсем другое и нескоро. А потом меня настигло проклятье эпических фэнтезистов, и я понял, что одним романом я никак не отделаюсь. Да и именно для романа название слишком обобщенное получилось. Потом Чудовище, мой друг, соавтор и в этой серии – первый читатель и критик, предложил назвать части «Силой и властью» и «Жизнью и кровью». Это совсем другое дело! Мне понравилось. А «Цветы и снега…» плавно перекочевало в название всего цикла, заменив тривиальные хроники.

Дж. и С. Эйр: Сколько книг вы планируете в цикле?

Влад Ларионов: В идеале – пять книг и, может, немного дополнительных рассказиков и приложений, типа тех же Фарисанских сказок.

Сейчас есть «…Война», есть «Силой и властью», пишется «Жизнью и кровью», причем две последние – это строго говоря, один роман, разбитый на две книги по причине огромности. Мне не совсем нравится композиционно, как получается, так что после окончания «Жизнью и кровью» будет глобальная редактура. Переписывать не буду, но кое-какие важные исправления именно с композиционной точки зрения себе уже намечаю. Потом точно будет с Поднебесьем перерыв. Надо другие проекты до конца довести. Это – программа минимум.

А по программе максимум, конечно, хочется сделать еще и ту историю, с которой, собственно, все и началось. Там тоже будет один роман, но, скорее всего, очень большой, потому в двух, может, в трех частях. Но это пока планы, планы…

Дж. и С. Эйр: У Джейн есть теория, что сначала вы написали «Силой и властью», а потом приквелом к ней – «Кто сказал: Война?» Джейн права?

Влад Ларионов: А откуда у Джейн эта теория, интересно?

Точно, так и есть. Сначала был «Силой и властью» (который в ту пору назывался еще «Цветы и снега…»), но потом выяснилось, что история Нарайна, Салемы и Гайяри какая-то куцая получается. Мало этих ребят, а они интересные, в том числе и мне самому. Думал я думал над этим, да и написал приквел «Кто сказал: Война?». И еще первую часть «Силой и властью», посвященную войне Дорог, тоже подрастил на пару жирненьких эпизодов.

И все же, как мне кажется, несмотря на то, что это приквел, на сегодня «…Война» - самый зрелый и самый композиционно-цельный мой роман.

Дж. и С. Эйр: В описании Орбина легко угадывается Древний Рим. Почему вы взяли прототипом именно его? Сейчас чаще всего вдохновляются Средневековьем…

Влад Ларионов: Планировалась Атлантида скорее, но Рим – тоже хорошо.

Я почему-то всегда гораздо больше вдохновляюсь античностью и ренессансом, чем средневековьем. Не знаю, может, чисто из вредности, чтобы-типа не как все.

А если серьезно, то «…Война» - это история о том, как высокая, по сути своей прекрасная цивилизация, мечта человечества, постепенно дуреет от богатства, счастья и всеобщего благоденствия, как общество утрачивает истинные ориентиры и в итоге – способность выживать. В средневековье ничего такого нет, нет аналогии, материала для метафоры. Зато в античности материал как раз есть и именно такой. Очень на нас нынешних похоже, я считаю.

Дж. и С. Эйр: Для чего вы писали этот цикл? Есть ли в нём центральная идея?

Влад Ларионов: О, конечно, есть!

Изначальная история родилась из желания поделиться опытом… сатори, что ли? Я не силен во всяких мистических учениях, не знаю, как точно назвать состояние прорыва, когда ясно понимаешь, как устроен мир, как все взаимосвязано, цельно, и как ты сам со всем связан, как мал в этом мире и велик одновременно. Мне хотелось поделиться и я начал придумывать историю про героя, владеющего таким состоянием, кто через непростой жизненный опыт постиг его и понял его ценность.

В процессе идея немного видоизменилась и переродилась. Теперь Поднебесный цикл скорее всего о том, что творческое начало делает животное богом. О том, что человек не может отказаться от своего творческого начала, не потеряв при этом себя. И о том, что не отказаться – очень дорогой выбор, дорогостоящий не только для человека, но и для мира. Как-то так… вот это – центральная идея всего цикла. Наверное, банальная идея-то, но я хочу сказать так, как я это понимаю, по-своему.

Дж. и С. Эйр: Двух героев в «Кто сказал: Война?» связывают гомосексуальные отношения. Учитывая отношение к этой проблеме в нашем обществе, вы не боялись, что это плохо скажется на интересе читателей к роману?

Влад Ларионов: Я, честно, не думал про интерес читателей или про отношение общества. Я думал про героев, про их цельность, про жизненный путь и итог, а раз они такие – как я иначе-то напишу?

И, опять же, если серьезнее, это история о деградации высокоразвитой цивилизации. Ну а что еще столь же ярко и явно может показать потерю разума от высоты полета, как не именно такие, как в романе, гомосексуальные отношения?

Дж. и С. Эйр: Кто ваш самый любимый герой в цикле и почему?

Влад Ларионов: В цикле… о как! Все персонажи мне близки, все до одного чем-то дороги. Я же в них играю: пытаюсь думать, как они, чувствовать, как они, примерять на себя их судьбы. Как после этого не любить-то?

В «…Войне», если говорить об этой части, то Нарайн – очень дорог, потому что самый сложный персонаж, Озавир – потому что он выражает мои идеи, Геленн – потому что патриот, Салема – потому что нежная и добрая девочка, Гайяри… кто же не любит Гайяри Вейза, в самом деле? А любимая, наверное, Арима Орс. И Лолия Мор тоже молодец девчонка.

В части «Силой и властью»-«Жизнью и кровью», конечно, мне нравится Адалан! Я бы не мог писать, если бы он мне не нравился, так что тут мы с Сабааром едины. Мне нравится Рахун, потому что он мой единомышленник, нравится Хафиса, потому что она идеальная женщина, нравится Фасхил, потому что он – воплощение долга и чести, нравится Жадиталь, потому что я хочу лечиться у такого врача, хотя она и творит местами дурости… а вот в Кайле я как-то не могу влюбиться, а ведь очень нужно. Это прямо авторская проблема. А Нарайн по-прежнему дорог, потому что он все еще самый сложный персонаж.

Дж. и С. Эйр: В романе нет, пожалуй, ни одного счастливого героя, даже второстепенного. Почему так?

Влад Ларионов: Потому что когда Родина гибнет, гибнет сама суть государства, как человеческой общности, человек счастлив быть не может, если, конечно, он не отъявленный негодяй. А, мне кажется, все мои персонажи – верные сыны Отчизны, они честны и самоотвержены, хоть и по-разному.

Дж. и С. Эйр: Спасибо большое! Теперь расскажите, пожалуйста, немного о себе. Какие темы вас увлекают, какое ваше произведение кажется вам наиболее удачным?

Влад Ларионов: Я люблю фэнтези, и читать, и писать. Но не эскапистское такое, чтобы просто в красивый мир сбежать и при помощи магии решить все проблемы, а смысловое. Свои опусы я бы тоже эскапистскими не назвал. Скорее фэнтези для меня – отражение реальности, но с усиленными акцентами, которые с помощью фантдопа я могу расставить так, как хочу. Дело в том, что я не люблю чернуху, вообще не люблю, не считаю, что это правильно – изображать мир чернушным, упадническим и нагонять на людей тоску и безысходность. Но опять же, из песни слов-то не выкинешь: если я пишу про то, что меня волнует в реале, я ж и пишу, как вижу – выходит сплошная чернуха. А если про то же самое, те же проблемы, но фэнтези – я могу расставить акценты не на тьме и зле, а на добре и свете. Именно вот это право указать правильные на мой вкус ориентиры, подчеркнуть красоту на фоне порока, дать добру если не победу над злом, то хотя бы право всегда выживать и сохранять надежду, привлекает меня в фэнтези, а вовсе не магия. Никогда у меня не бывает так, что магия решает проблемы персонажей, зато часто бывает наоборот.

И нет, я не люблю ни морализаторские вещи, ни псевдофилософские (а почти все художественные, обозначенные как философские, на деле оказываются псевдо-), я люблю, чтобы была интересная история, которая смыслы не выпячивает, но исподволь, незаметно заставляет задуматься. Надеюсь, что научусь однажды писать именно так: развлекая, говорить о серьезном.

Темы, которые неизменно интересуют и тревожат – это взросление, обретение себя, отцы и дети (учитель-ученик, как вариант). Это тема патриотизма - обязательно, как только есть возможность, я пишу о патриотизме. Тема свободы творчества и науки и их взаимоотношения с этикой тоже очень волнует. Практически все, что я пишу – так или иначе об этом.

И ответов у меня нет, мне, скорее, нравится дискутировать, нравится поворачивать проблему так и этак.

А лучшие произведения такие: если роман – «Кто сказал: Война?», если повесть – «Королевская кровь» (она у меня единственная повесть, но как-бы не вообще самое лучшее мое произведение), а если рассказ – «Врунишка Звонко». Долгое время из рассказов лучшим я считал рассказ «Мой глупый», но, думаю, «Звонко» переплюнул. И это все – опять фэнтези, хотя рассказы-то у меня разные есть, и реал, и фантастика, научная или почти научная, и всякий сюр с психоделикой пополам. Это еще раз подтверждает, что инструментарий фэнтези больше подходит для выражения моего поиска.

Хотя… посещала меня тут недавно мысль про Ивана Грозного историческое написать. И проиллюстрировать в аниме-стиле, да. Как раз темы-то были бы все мои любимые. Но… думаю, по соотношению чернушность-романтизация выйдет то же самое фэнтези. Ну и что, что на реальных материалах и без магии?

Дж. и С. Эйр: Какие ваши три самые-самые любимые книги (других авторов)?

Влад Ларионов: Не, так не получится. Три книги! Какие три? Их гораздо больше, равноценных, но не равнозначных, как я из них три выберу? Давайте так, последние три, которые очень впечатлили, ладно? Тогда в порядке не предпочтения, а прочтения это будут:

«Тревожный месяц Вересень» Виктора Смирнова - образец советской приключенческой литературы. Что меня поразило – это художественный и идейный уровень, мастерство автора, особенно учитывая то, что это не философская притча, а именно стрелялка-приключалка-остросюжетка, такой типа-русский вестерн. Контраст с массовой современной беллетристикой просто поразительный.
«Дом, в котором» Марьям Петросян – чудесный магреализм. Тут автору удалось создать настолько особый мир, который как-бы перерос книгу и ожил сам по себе. В этом смысле уровень почти толкиновский, я считаю.
«Цветок с тремя листьями» Ната Фламмера. Это такая средневековая японщина, написанная русским автором. Не знаю, насколько это понравилось бы японцу, но в моем восприятии – очень. Очень по-восточному тонко, неоднозначно, и при всей жестокости – не про чернуху и кишки на заборе, а про честь, совесть и правильную жизненную позицию – прямо как я люблю.

Ко всем этим произведениям у меня рецензии есть, кстати.

А еще я очень люблю все, что вышло из-под пера моего соавтора и главного критика Чудовища, особенно стихи.

Но это не значит, что множество других книг, как признанных, так и самиздатовских, которые я читаю, порой перечитываю и все время жду, если еще не дописаны, чем-то хуже. Не хуже нисколько. Потому что книги – они, как люди, хороши своей уникальностью.

Дж. и С. Эйр: Если бы вас попросили описать себя пятью словами, какие это были бы слова?

Влад Ларионов: добрый, умный, скромный, конечно же. А еще – фантазер и псих-одиночка, пусть последнее будет за одно слово.

Дж. и С. Эйр: Как вы относитесь к критике?

Влад Ларионов: Ну, как!.. Терплю. Переживаю, конечно. Но терплю все равно, надо терпеть, иначе просто не выжить как автор и как автор же не вырасти. Критика – это всегда опыт. Типа, кто мне не друг, тот мне учитель.

Сейчас я уже заматеревший на полях литературного рунета автор, терпеть научился. Можно меня критиковать, можно, кусаться и горевать не буду.

Дж. и С. Эйр: И, напоследок, что бы вы пожелали читателям?

Влад Ларионов: Любить жизнь и любить людей. Я знаю, это, во-первых, банально, а во-вторых – сложно. Я сам все это по большей части не люблю. Но любить надо, надо учиться, потому что только так можно стать счастливым.

Большое спасибо!

Спасибо вам!

_______________

Наш обзор на "Кто сказал: Война?" и "Силой и властью"

Наша группа ВКонтакте