Баня

Баня

Съехали вниз по трёхэтажному жёлто-бежевому переулку столетней постройки. В старой части Внутреннего города. Очень тут рядом всё, очень удобно, никаких пробок — и от его банка недалеко, и Центробанк рядом. И банька. Водные процедуры начались прямо на улице — стеной лил ледяной весенний дождь. Георгия укрыл зонтом большой квадратный охранник, но до входа лишь пять шагов. Зашёл в вестибюль в стиле рококо с ажурными перилами, немного пошловатыми на его взгляд статуями, светильниками, надписями с ятями и ерами под эпоху царизма. Георгий оставил охранника ожидать, а сам прошёл в раздевальню из чёрного дуба.

Сначала — парить тело, потом — болтать про дело. В душ на минутку. Облился тёплой водой. Завернулся полотенцем. Нацепил войлочную шапку и в парную. Там уже ждал его знакомый немолодой банщик Витёк с двумя вениками. Руки мельницей, долговязый и тощий, но жилистый, весь будто из тёмных кореньев выточенный.

Георгий возлёг на полок, и банщик хорошенько отходил его пушистыми вениками. Своё потное ремесло Витёк знает крепко. Всегда было интересно насчёт таких людей: вот он целую жизнь в парилке веником промахал — неужели к такому себя с детства готовил, чтобы чужие ляжки нахлёстывать? Вряд ли. Впрочем, каждому своя судьба. О каждом думать — голова лопнет.

Окатился холодной водой из настенной шайки на цепочке. И повторил заход. Плюхнулся в купель. И ещё разок в парную, для верности, пока не разморило негой расслабления. А тут уж и время разговоров подступило. Собрались его основные сотоварищи в отдельном кабинете за большим простым столом, накрытым немудрёными банными закусками и свежим пивом, сладостями и чаем — чего кто пожелает. Да и самое безопасное место это в плане прослушки и проглядки, голые люди тут буквально, безо всякой электроники излишней. Сейчас время такое — твой же гаджет тебе и самый главный враг. Георгий вальяжно уселся среди замотанных в простыни, как в тоги, седых мужей и ухнул:

— Уууух. С лёгким паром!

— Enjoy your bath, Георгий!

— Савелий, ты хоть бы тут оставил свои языки.

— Не знаешь что говорить — говори по-английски, хех.

— Западники ничегошеньки не смыслят в банном искусстве. Разве что финны где-то на втором месте с заметным отставанием, ладно уж, сойдёт, бывал я в финской сауне. Но я точно заявляю: мы — народ, больше всех в мире любящий баню.

— А ещё бунтовать-мятежничать. Вы видели эти недавние собрания на площадях? Чего хотят? Против кого поднялись? Против руки кормящей. Ведь совсем недавно сами же голосовали исправно за власть.

— Быть может, нам нужно открыть побольше бань, чтобы задобрить народ и избежать бузы? Именно так сделал один император в Древнем Риме, Адриан — он понастроил общественных терм. Повысил узнаваемость своего политического бренда и внедрил программу лояльности. Сейчас это базовые меры, но тогда…

— Это на чьи же это средства ты будешь запускать такие проекты? Уж не на свои ли кровные?

— Да хоть бы и на свои, Андрей. Хоть раз в жизни можно и вложиться. Даже нужно. Не всё же на бюджетных подрядах отпиливать свои пять процентов, за то что свёл человечка А с человечком Б, как некоторые инвесторы в кавычках.

— Друзья. Не нужно споров, шума. Баня есть место для отдыха тела и души. Здесь говорят негромко. До императорской власти нам как до звёзд. Да и ванная сейчас имеется в каждой квартире. Римские термы нужно воспринимать скорее как символ — что, мол, охлос возможно купить, чтобы заручиться его поддержкой.

— Не лучше ли силой приструнить? Между народной любовью и страхом — я бы выбрал второе. Страх надёжен, любовь приходяща. Для любви надо что-то делать конкретное, для страха же сойдёт и то, чего нет. Смутные угрозы. И слышал я, наверху уж разрабатывают эту тему для грядущих перевыборов.

— И что они там напридумывают они, эти костяные головы в министерствах? Опять давить, сажать, стращать?

— Чего ты так печёшься о людях подлого звания, Григорий? Не нужно ассоциировать себя с толпой, но нужно думать как её подчинить себе. Не обязательно силой. Лаской нужно, лаской.

— Лаской — это деньгами в переводе. А все деньги у госкорпораций. Это опора нашей страны, её несущая конструкция, структура, так уж повелось, такая экономика у нас. Нам нужно иметь там свою долю. Вес! И наши взгляды нужно обратить на этот бизнес. Давным давно о том толкую вам — в монополиях и государственных компаниях наше влияние почти что никакое. Гораздо слабее, чем у врагов.

— Уже врагов?

— Да. Несомненно. Никогда не забуду того позора на новогоднем балу у Тиханецкого. И на меня тогда же он спустил всю пёсью свору из Следкома. Но я пока держусь, так просто им не ухватиться за мою косматую жопу.

— Эх, как быстро старые приятели становятся новыми врагами…

— Друзья мои, на свете нет друзей! Так, кажется, звучит цитата.

— Он до сих пор уверен, что ты похитил его подручного? Того мифического Климца? Антон-Антоноид? Которого вживую никто не видел, только на экране. Вы слышали какой он бред несёт? Он же поехал на ретро-причинности. Страннейший тип с искусственными глазами, смотрящими скорее внутрь, а не вовне. Да и зачем тебе, серьёзному мужчине, связываться с подобными эксцентриками?

— Василий втемяшил себе это в голову, теперь ничем не выбьешь дурь оттуда. Очкарик ему дороже собственного глаза, он же мистик — ключевой советник. Василий его Оком и прозвал. Тот был ему третьим глазом, чтобы смотреть в потусторонние миры идей.

— А это он придумал систему для силовиков ОКО? Которая аббревиатура — Отжатие, Кормление и Оправдание?

— Ну что ты, Николай, какая ерунда. Схема ОКО было придумана ещё в 90-е годы, на самой зорьке нового порядка. Это примитив для младших званий.

— Георгий, а это точно не ты? Его… Того…

— Ха, я выше подозрений! — горделиво задрал Георгий подбородок. — В конце концов готов поклясться на любых священных книгах! Перед богами и перед Гарантом отвечать. Но что Тиханецкому до доказательств, когда пропал его любимчик...

— Кстати, говорят Гарант наш совсем плохой здоровьем стал. А так с преемником ничего и не придумал. Как жить будем через десять лет? В какой стране? Вы всё о проектах трёте долгосрочных, а я не знаю, что здесь будет через год. Держу на всякий случай средства в тридцати оффшорах.

— Седок один. Его дочери так и остались вертихвостками с кордебалетом и рок-н-роллом. Кроме вечеринок, мужиков и танцулек ничем не интересуются. А он ведь хотел возложить на них высокую миссию управления страной. Как мне жаль его. Совсем один остался. Один среди коварства и алчности, которые всегда роятся возле трона.

— Он не один, а в центре всей России. Её всё чувствующий нерв. И обязательно что-нибудь придумает этакое, гениальное, я уверен.

— Да будет жив он, здрав и невредим. В любом случае, кабы не он и его запрет на басманное право сильнейшего, схватил бы меня сейчас Василий свет Леонидович да и заточил в тюрьму, а сам потихонечку осваивал мои активы. А так вот приходится играть со мной… в процесс, — Георгий злобно прошипел змеёй последнее слово.

— Да, великий человек, и заложил великую традицию. Что не должно быть открытой войны междоусобной между нами, лучшими людьми. У элит должны быть нерушимые правила. Учредил тот самый Договор. Но всё же, он лишь человек и тоже смертен, что будет после него? Не начнётся ли свалка всех против всех?

— Посмотрим, чего заранее бояться. Когда мы рассуждаем о будущем — черти веселятся. Единственная истинная причина ненависти к нам — зависть. Да-да. Как быстро мы достигли положения своим умом и процветанием. Чего иные достигают десятилетними интригами, лестью и целой лживой жизнью. Хотите знать о будущем? Я знаю лишь одно — что нам нужно готовиться к борьбе. Жестокой. Возможно, даже и смертельной.

— Так значит тебе, Георгий, нравится вечная борьба? Больше чем покой? Не слишком ли мы все старые для сражений? Не лучше ли нам зафиксировать прибытки и сохранить тот статус, что сейчас имеем?

— Покоя жаждет тот, кто устал от наслаждений. Но кто всю жизнь жил спокойно, будет мечтать лишь об удовольствиях. Мир и покой, друзья, приходит лишь после борьбы.