Бойся моей любви

1

— Ваша дочь избила сына завуча.

Директриса сверлит мою маму суровым взглядом, пока та в полном шоке может разве что безмолвно хлопать ресницами.

— Это шутка? – наконец роняет мама, а я не могу сдержать смешок.

Директриса, похожая на разъяренного кабана, переводит взгляд на меня и едва не рычит от бешенства.

— Да разве это драка? – поясняю, разводя руками.

Директриса хлопает ладонями по столешнице и встает, нависая над столом. Сейчас он – как барьер между хозяйкой кабинета и его гостями. Я уже не первый раз на ковре у директора школы, поэтому не особо напрягаюсь. Знаю, что дальше криков ничего не зайдет. Так было в сентябре, когда меня отчитывали за слишком короткую юбку. Потом – в ноябре, когда я проколола хрящ. Еще один выговор за внешний вид ждал в декабре, когда я полюбила красить губы темной помадой – от глубокого коричневого до черного.

Все бесполезно. Мои оценки были средними, а значит ни юбка, ни серьги, ни макияж учиться не мешали. Так что я продолжила одеваться так, как нравится, прячась за щитом из пятерок и четверок.

За драки меня еще не отчитывали… в этой школе. Но я не сомневаюсь, что все обойдется.

Людмила Чо-то-тамовна достает из кармана пиджака, который ужасно обтягивает ее пышную грудь и плечи, телефон. Одарив меня укоризненным взглядом, директриса принимается водить пухлым пальцем по экрану.

Я знаю, что она делает. Ищет видео, которое со вчерашнего дня гуляет по чатам школы. Пусть.

Скрещиваю руки на груди, губы искривляются в ухмылке. Сижу на стуле с видом победительницы. Остается только ноги на директорский стол закинуть, но это лишнее.

— Полюбуйтесь, — Людмиловна подает маме телефон, на котором уже включено видео.

Ему не больше суток. Ролик сняли вчера на праздничном вечере в честь приближающегося Нового Года. С того момента умельцы нашей школы уже успели наклепать эдитов – наложили музыку, сделали крутой монтаж… И да, я все это видела, поэтому даже голову не поворачиваю к маме, которая смотрит в телефон.

Зачем, если и так помню каждый кадр?

На видео – наш классный кабинет. К стенам и окнам приклеены бумажные снежинки, с потолка свисает сверкающий «дождик». В кабинете нет учителя, как и трети класса – они на праздничной дискотеке. Вдалеке гремит музыка, которую заглушает наш смех.

Большая часть класса здесь. Мы сидим на партах, кто-то устроился на подоконнике, и болтаем.

Я, закинув ногу на ногу, восседаю на первой парте. На мне короткое черное платье, в цвет губам, и грубые сапоги почти до колена. Прямые каштановые волосы до поясницы распущенны, с одной стороны заправлены за ухо, чтобы открыть взору ряд сережек, которые украшают хрящ.

Улыбаюсь и громко смеюсь, когда кто-то из ребят шутит. Выгляжу довольной и счастливой, ведь четверть окончена, на носу Новый год и каникулы. А еще – у меня день рождения.

— С днем рождения, Аделина! – вдруг двери кабинета открываются, и внутрь входит Миша Глосов. Он несет шоколадный торт, украшенный вишней.

— О-о-о, — тяну я, спрыгивая с парты. – Охренеть!

Чувствую, что мама косится на меня, сидящую рядом.

«Сколько раз я просила тебя не сквернословить?» — почти читаю ее мысли, но не реагирую. Это словечко – самое безобидное, что мама могла услышать.

Смотрю на директрису и вижу, что она, возвышаясь над столом, тоже глядит в телефон. При этом она пунцовая настолько, что мне страшно за здоровье Людмиловны.

— Сколько тебе там исполняется, Речкина? – кричат на видео.

— Восемнадцать! – вскидываю руки над головой и, покачивая бедрами, пританцовываю в сторону торта, который Миша и его компания вынесли к доске.

— О-о-о, — тянут ребята. – В магазин теперь ты ходишь!

Все смеются, а я не понимаю, почему на это Людмиловна никак не реагирует. Ее любимые ученики с безупречной репутацией открыто намекают на алкоголь, а она будто не слышит.

Ну и к черту.

Дальше оператор подходит ближе к доске, как и все собравшиеся в кабинете одноклассники. Я помню, что уже должна стоять довольная перед Мишей, пока он держит торт и лыбится. Глосов кое-как выдавливает поздравления, едва не смеясь, а я догадываюсь, что будет дальше.

— Клянусь, Мих, если ты попытаешься кинуть мне торт в лицо, я перестану быть доброй, — говоря это, еще улыбаюсь, но не тепло и открыто, а с холодной угрозой.

— Да ладно, Адель! – щурит наглые глаза он. – Это же просто шутка.

— Испортишь мне платье и макияж, и шуткой станет твое существование, — склоняю голову на бок, а по толпе ползут шепотки и сдавленные смешки.

А все потому, что эти ребята, в класс которых перешла этой осенью, еще не видели меня в деле. Но все меняется, когда Глосов резко вскидывает руки и швыряет торт в мою сторону.

Я уклоняюсь, но не слишком удачно. Половина лица, волосы с левой стороны и платье на груди оказываются заляпаны шоколадным бисквитом и липким кремом. Одноклассники гогочут, но недолго.

Глосов еще не успевает выпрямиться после броска, а я уже хватаю его за запястье и заламываю руку. Он вопит от неожиданности, а я, пользуясь полученным преимуществом, толкаю его к доске. Миша ударятся об нее плечом и головой, которую вжимаю свободной рукой в доску. На ней мелом нарисованы елочки и снежинки, но часть из них становятся нечеткими, когда размазываю их щекой Глосова.